Неторопливая машина времени

Мачта корабля, но корабля, навечно связанного с землей, предназначенного для плавания не по ее поверхности, а вместе с ней. Это корабль, оснащенный для чудесных путешествий, корабль, одновременно неподвижный и плывущий куда-то.

Грустные дети, замкнутые мужчины, любопытные женщины, застывшие в ожидании события — все должны присутствовать при затоплении корабля. Затопить корабль — это всегда очень серьезное мероприятие, требующее от участников едва ли не религиозной целеустремленности и сосредоточенности. Тем более, что речь идет о корабле, на мечте которого, слегка сгибающейся под порывами ветра, раздуваются зеленые паруса, охваченные живой чувственной дрожью.

Резкий свисток. Начинают работать огнеметы спецназовцев Комитета. Через несколько мгновений мачта словно вспухает; вены на ее поверхности лопаются, из живых снастей, бьющихся в агонии, брызжет сок. Парус съеживается, желтеет, рыжеет, становится жестким и хрупким, затем разом вспыхивает, словно охваченный сразу и поздней осенью, и внезапной зимой. Затем почерневшая мачта медленно наклоняется и с треском рушится, поднимая фонтаны искр и тучу пепла.

Все вокруг становится молчаливым, холодным, обнаженным.

В толпе начинает навзрыд плакать ребенок. Непонятно из-за чего. Один из членов Комитета устремляет на него свирепый взгляд. Ребенок замолкает, словно захлебнувшись. Наверное, мать зажала ему рот.

Морэн не трогается с места, завороженный этой смертью, замаскированной под фейерверк. Он ни на мгновение не опустил, не отвел глаза. Его нервы напряжены так, будто вот-вот порвутся — с таким усилием он старается запечатлеть в памяти, схоронить в глубинах сознания картину события, только что произошедшего на его глазах.

К нему подходит сотрудник Комитета.

— Отлично, Морэн, хорошая работа. В нашем секторе не осталось ни одного дерева. Вы прочесали территорию достаточно частым гребнем. Восемьсот тринадцатый сектор можно считать образцовым.

Вид у комитетчика довольный, он буквально раздувается от важности.

— Это еще одно дерево, которое они не смогут использовать, — добавляет он, помолчав.

Морэн не отвечает. Он почему-то вспомнил старую песенку; он мурлыкал ее давным-давно, еще совсем мальчишкой.

Деревце, деревце
Ловушка тени и света…

Когда наступило утро следующего дня, еще один хлорофилловый блок ослепительно засверкал на солнце.

* * *

Дорога лениво изгибается под ногами идущих. В нависшей над окрестностями тишине слышны только ритмичные звуки шагов. Кто или что может слышать эти звуки кроме них самих?

Морэн смотрит на часы. Наступило время ежедневного рапорта.

— Стой! — командует он.

На мгновение все как будто перепутывается, но тут же, как в хорошо отрепетированном балете, люди выстраиваются вдоль дороги четкий шеренгой. Потом они присаживаются на корточки рядом с положенным на землю оружием.

Морэн пристально вглядывается в них. Коротко подстриженные волосы — длина волос строго регламентируется одним из постановлений Комитета. Квадратные подбородки, жесткие скулы. Все вместе они — это стена, и слагающие ее блоки идеально, без малейшего зазора, подогнаны друг к другу… Неожиданно Морэн думает о том, как было бы хорошо, если бы в стене нашлось слабое место. Конечно, он прекрасно понимает, насколько это желание нелепо и даже опасно. Может быть, Фурнье? Он выглядит не таким уверенным, как остальные, его взгляд иногда затуманивается, в его походке меньше автоматизма, его плечи и затылок не выдают столь характерной для всех остальных напряженности. Морэн, привыкший находиться среди своих подчиненных, за которыми требуется постоянное наблюдение, чтобы иметь возможность наиболее эффективно управлять ими, не может ошибиться. Эти ничтожные признаки в поведении Фурнье совершенно неопровержимо свидетельствуют о неизбежном скором разоблачении, они абсолютно однозначны, словно ключ к недоступному на первый взгляд шифру,

Морэн стоит совершенно неподвижно. Его взгляд непроизвольно устремляется вдаль. Бойцы с удовольствием пользуются передышкой; кто-то болтает с приятелем о волнующих их всех заботах, таких, например, как увеличение зарплаты, как штрафы, разумеется, считающиеся несправедливыми. Понизив голос, кто-то обсуждает последние директивы Комитета.

Морэн резко встряхивается.

— Начнем рапорт!

…Все идет по давно установленному сценарию. Ранним утром отделение строем покидает казармы. Потом бойцы расходятся, и каждый из них тщательно проверяет выделенный ему сектор. Задача всегда одна и та же: уничтожать все, что может оказаться полезным для тех — деревья, траву, цветы, воду. Закончив прочесывание местности, бойцы собираются в условленном месте для доклада командиру, после чего строем возвращаются в казармы.

Сегодняшний день ничем не отличается от всех предыдущих.

— Молинье?

— Ничего не обнаружено.

— Буайе?

— Уничтожил родник в двух километрах отсюда.

— Хорошо. Вы будете отмечены в приказе и получите вознаграждение.

Короткая заминка, затем ритуал возобновляется.

— Фурнье?

— Ничего не обнаружено.

Морэн шагает к следующему в шеренге, но затем внезапно возвращается назад.