Нэцах

— Ну-ну… — угрюмо покосилась на нее Тамара. — Ты в своем уме? Какая лодка, деточка? Все на промысле, до послезавтра не вернутся. И то если шторма не будет. Сиди здесь, скажи все, что хотела, за руку подержи. За левую, она рабочая. Это сутки. В лучшем случае двое.

— Нет! Нет! Нет! — Ксеня съехала спиной по бревенчатой стене и рыдала: — Сделайте хоть что-то!

— Боль и давление я сняла. А дальше от меня уже, увы, ничего не зависит…

Ксеня оглянулась — двое коренастых нивхов, которые принесли Фиру, до сих пор стояли возле дома.

— Простите, простите… я сегодня не могу…

Один пытался что-то сказать, показывая то на сопки, то на небо.

— Я не понимаю… — выдохнула Ксеня сквозь слезы.

— Шаман! Шаман привести!

— Да! — Ксеня подскочила. — Веди! Веди шамана. Я заплачý. Веди!

Фельдшер развернулась всем корпусом к Ксене:

— Ты что, ополоумела? Жена коммуниста! Ответственного работника! Какой шаман?!

Ксеня была в два раза младше, но такой же комплекции и роста. Она успела прийти в себя и сейчас не мигая уставилась на фельдшерицу:

— Ну если ты ничего не можешь, то какая разница?

— Что про тебя люди скажут? Ну а точнее — напишут куда следует?!

— А не все ли равно? Или дальше Сахалина могут выслать?

— Твое дело. Но не у меня в ФАПе.

— А ты уйди. И знать не будешь.

Они снова тяжело смотрели друг на друга. Ксюха — в слезах, с раздувающимися ноздрями, сжав кулаки и наклонив по-борцовски голову, Тамара — гневно, сжав губы. Она не выдержала первой. Вздохнула:

— Дура ты… Делай что хочешь…

А что ей было еще делать? При всей панике и отчаянии Ксенин счетный мозг не переставал проверять варианты — Ильинский уехал вчера на Большую землю, вернется только в пятницу. Слать радиограмму можно, но пока его найдут, сообщат (это в лучшем случае), пройдет еще полдня. Еще с утра поднялся ветер, а сейчас уже вовсю накрапывал дождь, это значит, что к ночи будет шторм, и даже если случится чудо и Саныч узнает — он все равно не доберется. Маму не вывезти, это она тоже понимала. А еще она боялась отойти хоть на минуту, даже глаза закрыть, чтобы не пропустить…

Нивхи вернулись через пару часов с нарядной старухой в нерповом полушубке и расшитой рубахе. Ее лицо было похоже на кусок каменной породы в таких же выдутых ветрами и штормами заломах.

Старуха подслеповато осмотрела Ксеню и склонилась над Фирой. Достала кожаные мешочки и бутылку. В мешок сунула корявый темный палец и мазнула Фире по лбу какой-то вонючей коричневой пастой, потом отхлебнула из бутылки, судя по запаху — спирта. Отодвинула костлявым плечом Ксюху, взяла Фиру за руку и забормотала. Фира под успокоительным тихо и ровно дышала, не просыпаясь.

Старуха вдруг откинулась, задрала голову вверх. Ее каменное лицо растрескалось, разбежалось морщинками вокруг беззубой улыбки.

Потом она покосилась на Ксюху, насупилась, укоризненно покачала головой и снова повернулась к Фире. Когда она закончила бормотать, охотник, который привел шаманку, стал переводить, подбирая слова.

— Там, — он ткнул пальцем вверх, — там… Верхний мир. Когда тело умирает, ты идешь туда, где твои. Там ее ждет белый охотник.

Ксеня посмотрела на шаманку.

Та убедительно закивала головой, забормотала и стала, приподняв губу, прикладывать под носом палец.

— Ее ждет охотник, в шапке с… — охотник попытался показать какой-то кружок как над головой, — как у твоего начальника. У него усы и борода желтые, как песок. Очень высокий. Он ее давно ждет, и она сильно хочет к нему. Много-много зим хочет. А вы не пускаете. Ты ее не пускаешь. Отпусти. Ей там хорошо. Они там будут жить, а потом — птица.

— Что птица?

— Они там живут новую жизнь в верхнем мире, а потом хорошие люди становятся птицами и прилетают в новых людей. Шаман говорит, она — птица.

Старуха тяжело поднялась и взяла Ксюху за руку, ласково заглянула снизу в лицо и снова затрясла головой.

Нивх переводил:

— Они оба просят, чтобы ты ее отпустила.

Ксюха кивнула и вытерла ладошкой слезы.

— Передай, я отблагодарю. Пусть скажет, что хочет — деньги, водка, патроны? Я завтра все дам…

Она осела у кровати, поцеловала Фиру в щеку и шепнула:

— Мамочка… Птичка моя, птичка, как папа тебя называл… Поцелуй его там за меня… я тебя люблю. Я… я тебя отпускаю.

Она отодвинулась от щеки, села просто на пол. Уткнулась в Фирины ноги под одеялом и тихо, горько заскулила. Выплакавшись, пересела на стул у кровати и прикрыла глаза.

Фира продолжала улыбаться во сне…

…Ксеня всхлипнула. Нет, ничего тогда, в сорок втором, она не могла больше сделать. Сморгнув слезы, она достала из сумки аккуратно сложенную бумажку и перевернула. На обороте чернильной ручкой ее аккуратным почерком было выведено:

«Вторник 22 сентября. Мама ушла в 5.30 утра».

— Как там в Верхнем мире? Папа летает? А я никак забеременеть не могу… Вы, когда там птицами станете, прилетайте ко мне… Пожалуйста…

Ксеня шморгнет носом и посмотрит на изящные золотые часики на запястье:

— Мамочка, мне пора. Катер через полчаса уйдет…

Умному достаточно