Нецензурное убийство

— Да, конечно, но есть одна вещь, очень важная. Точно ли пан Гайец остался один, перед тем как покончил с собой.

— Ну, как я говорила тому пану… Ну, тому, в штатском, что тут был… — Годзицкая села и машинально огладила скатерть. — Не испачкайте чернилами, — предупредила она Фалневича, хотя тот, как обычно, писал в блокноте карандашом. — Пан Гайец был выпивший и шумел на лестнице. А впрочем, все топотали, как табун лошадей. Ну, те пьянчуги, которые его провожали. А тут бетон, понимаете, все разносится. Я уже собиралась выйти и сказать, чтобы успокоились, потому что это порядочный дом. Здесь служащие живут, а не отребье какое-то, которое за работой приехало! Ну так, они вошли и вышли, а потом уже до самого утра тишина была.

— А из чего вы сделали вывод, что они вышли? — спросил Фалневич. — Вы же не выглядывали в коридор, так ведь?

— Только в дверной глазок, — пояснила Годзицкая. — Они не зажигали свет на лестнице, но я же слышала второй раз шаги нескольких человек.

— А пан Гайец… — Мачеевский поудобнее устроился на стуле. — Он, по-вашему, имел повод для самоубийства?

— Откуда мне знать? — Она пожала плечами. — Но последнее время выпить любил, ничего не скажешь.

— Ну хорошо, благодарю вас. — Зыга встал. — Хотя нет, еще одно: где именно вы были, когда услышали этих мужчин, спускающихся по лестнице?

— Да здесь, в комнате, — ответила она.

— В таком случае, вы позволите нам небольшой эксперимент…

— У нас теперь такие современные методы, — с серьезным видом пояснил Зельный.

Младший комиссар докончил:

— Я хотел бы, чтобы вы остались здесь и сказали нам, сколько человек вы слышали на лестнице. Мы сейчас вернемся.

Женщина кивнула.

В коридоре Мачеевский, ни слова не говоря, подтолкнул своих агентов вниз. Зельный стучал лакированными туфлями, a Фалневич топотал поношенными полуботинками, как слон. Когда они спустились, младший комиссар сразу поманил их рукой.

— И как, пани Годзицкая? — спросил он, приоткрыв дверь. — Сколько нас спускалось?

Она вышла в прихожую и обвела взглядом лица полицейских.

— Как это сколько? Вы все.

* * *

— Зачем это было, пан начальник? — спросил Зельный, когда Мачеевский уже сорвал печати, и они оказались в квартире Гайеца.

— У тебя талант трепаться, так вгрызайся в грамматику, Зельный. — Зыга похлопал его по плечу. — Есть единственное число и множественное, так. Один и два — это разница. Но два и сто — уже никакой. Так же и для Годзицкой существует только один пьянчуга на лестнице и толпа пьянчуг на лестнице. Что и требовалось доказать.

Они вошли в типично холостяцкую комнату с застеленной по-военному кроватью, столом, шкафом, буфетом и стеллажом с несколькими десятками книг на полках. Уголовный кодекс Таганцева стоял, втиснутый рядом с Дмовским[50] и парой старых учебников. В небольшой кухоньке тоже царил порядок, однако свидетельствующий скорее о том, что ею не пользовались, чем о чрезмерной аккуратности. Никаких папоротников или ковриков, на стене висело только распятие.

— Теперь я понимаю, почему Годзицкая так бесится, что у нее забрали эту комнату, — пробормотал младший комиссар. — Погибли растения.

Зельного так и тянуло ляпнуть, что у самого-то Мачеевского еще и не такое, однако он тактично сдержался. Кусок шнура все еще свисал с крюка для люстры, которая сейчас стояла в углу. Зыга выглянул в окно: дикий виноград вился до самой крыши по решетке из узких досочек, по ним мог бы забраться разве что кот, да и то самый тощий. Зато напротив подоконника возвышалась изрядная куча песка, вероятно, оставшаяся после строительства новых жилых каморок, возведенных на задах дома. Дворник как раз грузил песок на тачку.

— Холера! — воскликнул младший комиссар.

— Что, пан начальник? — спросил Фалневич.

— Дело абсолютно ясное. Гайец не совершал самоубийства. Его провожали несколько человек, но он остался один. Ну сам посуди, если он был так пьян, что не мог сам добраться до дома, сумел бы он снять люстру, да еще и тихо, так, чтобы ничего не звякнуло? А потом повеситься на крюке? Скорей уж на дверной ручке! Убийца вливает в Гайеца еще рюмку водки, тот засыпает. Какая проблема для высокого и трезвого мужика снять люстру, а потом поднять человека?!

— Ну а как же он вышел? Соседка б услышала.

— Ты ведь читал протокол, Фалневич! — потерял терпение Зыга. — Окно было приоткрыто. Тот тип спрыгнул на кучу песка и исчез. Пойдите расспросите дворника, не видел ли он утром каких-нибудь следов.

Мачеевский остался в пустой холостяцкой квартире один, однако он постоянно ощущал чье-то присутствие. И это был отнюдь не дух Гайеца. Младший комиссар не мог перестать думать о Томашчике и его рапорте: