Селес лежал на Айиной койке и рассеянно теребил один из ремней, предназначенных для фиксации особенно дисгармоничных пациентов. У него еще кружилась голова от долгого пребывания в вертикальном положении, а не до конца восстановленные ткани безбожно чесались. Айа и Селес даже не смотрели друг на друга. В маленькой отдельной каюте, которую отвели новой пациентке шиари, стояла мертвая тишина. Зато в ментальном поле свирепствовало тяжелое выяснение отношений.
Айа молниеносно перепрыгнула со своего места на койку, навалилась на Селеса, больно задев почти затянувшуюся рану, и потребовала:
– Поцелуй меня. Люди так мирятся, я видела.
Он осторожно провел пальцами по ее волосам, которые не удалось полностью расчесать даже шиарийским санитарам:
– То есть мы опять друзья?
– Нет, нет. Сначала весь примирительный ритуал, и только потом – опять друзья.
Айа подмигнула ему, и Селес, как ни старался сохранить серьезное выражение лица, все-таки не выдержал и улыбнулся в ответ.
– Но я тебя все равно ненавижу, – шепнула она.
– А как же тогда…
– Молча.
– Позвольте узнать, на каком языке вы предпочитаете вести беседу? Вы меня слышите? Айа? Вы не могли бы приблизиться и установить со мной визуальный конт… Рекомендуется слезть со стола. Благодарю. Еще раз привлеку ваше внимание. На каком яз…
– Ка’антхажийский триста пятнадцатый.
– Приношу извинения, но ка’антхажи располагают только тремястами восемью наречиями.
– Ну вот что ты ко мне лезешь? Говорил по-шиарийски – и говори.
– В данном диалекте существует шестнадцать степеней вежливости при обращении к собеседнику. Какую вы предпочитаете? Айа? Я был бы очень доволен, если бы вы вернули мне мой коммуникатор. Его нежелательно грызть. По окончании сеанса вас проводят к кораблю, и вы утолите голод. Айа?
– Ты очень длинно говоришь. Это утомляет.