Неудача в наследство

— Кхе! Ну, может, и отмоешься. Они тут как дети. Новую тему найдут и про тебя забудут. Про меня, знаешь, чего только не говорили! Даже в колдовстве обвиняли. Меня! Представляешь? Меня! Я тогда с Виталинкой со своей простился как раз… Болела она долго, страшно… Я её по лучшим докторам возил. По курортам… Там и схоронил. У моря. Она страсть как море любила… Ну через неё и мне толика докторского внимания перепала. Зубы вот себе тогда сделал. Фарфор! Лучше родных. Родные-то я давно растерял. Какие выбили, какие сами попортились. А тут вишь? — Турчилин широко улыбнулся. — Красота! Я когда их первый раз вставил, Виталинка аж визжала от восторга. Ты, говорит, лет двадцать с плеч скинул… Спину мне вот тоже тогда же вправили… Корсет, правда, ношу с тех пор не снимая. Слышь? Скрипит, окаянный, но хоть к земле не гнёт… Подлечили меня, в общем… А Виталинку не спасли…

Михаил молчал, не зная, что сказать, и не особо понимая, к чему генерал клонит. А тот повздыхал и, ткнув Михаила локтем в бок, продолжил:

— Так я когда сюда вернулся, про меня чего только не плели! И жизнь я из жён своих тяну, поэтому и схоронил трёх уж, и ритуалы я провожу кровавые ради вечной молодости… Но ничо. Тому про зубы рассказал, тому костоправа посоветовал, и затихли. Новые жертвы нашли. Так ты, друг мой, заранее подумай, кому и чего ты будешь рассказывать, чтобы твой сегодняшний маскерад объяснить. Нда… От меня вот только в этом деле помощи не жди… Я ведь осерчал маненько. А что? В своём праве!

Михаил согласно вздохнул.

— Я ведь думал, это мальчонка Кречетовых шалит… Розгу даже по дороге присмотрел — жизни мальца учить. Тебя увидал — розгу выбросил. Но жизни тебя поучить хочется… Жаль, розга для этого уже не годится — поздно. Ничего, так оно тоже неплохо получится. Жизненный урок — «Поступки и их последствия» называется.

Генерал хекнул, с явным трудом поднялся на ноги. Отряхнул прилипший к штанам сор. Труха и щепки долго не хотели покидать его одежду, но Турчилин справился и, попрощавшись, вышел.

Михаил долго смотрел на опустевший дверной проём. Слушал пение птиц и мальчишеские голоса. Наконец остались только птицы. Михаил скинул женские тряпки и вышел на берег. Там пристроил их в траве, сунул в середину свёртка пистолет, разделся окончательно и плюхнулся в воду.

Смеркаться стало неожиданно рано. Утянутую одежду водяной так и не отдал. Видно, решил, что сам в ней щеголять будет. Вконец посиневший, со стучащими зубами и гусиной кожей, Михаил вышел на берег. Растёрся шалью. Натянул штаны. Обувь связал шнурками и повесил через плечо. Тряхнув мокрыми, тяжёлыми волосами, задрал подбородок и зашагал домой. Тропинки, правда, несмотря на гордый и независимый вид, выбирал дальние, окольные, малохоженые. К заднему крыльцу родного дома подошёл на закате. Прошлёпал босыми ногами, оставляя грязные следы на ступенях, и, отворив дверь, нос к носу столкнулся с Леонтием Афанасьевичем Ромадановским.

Глава 64. Задушевные беседы

— Однако… — весело хмыкнул Леонтий Афанасьевич, почёсывая рыжую с проседью бакенбарду.

— Ваше сиятельство? Прошу прощения, гостей не ждал, — развёл руками Михаил.

— Вижу, что не ждал, — отозвался князь Ромадановский. — А мог бы… Столько писем за неделю, да ещё и столь многословных, мне даже супруга моя не строчит, когда мы с ней в разлуке…

— Так я ж одно только успел вроде бы…

Князь поморщился, отчего его узкое лицо изогнулось, стало напоминать серп, и проворчал:

— Одно? Ты одно, приятель твой — второе, соседка — третье… Да я о Крыльском уезде за всю свою жизнь слышал меньше, чем за последние дни… И веришь — век бы ещё не слышал! Ну хоть бы кто радужное что написал! А то — мерзости одни… Хотя нет. Вру! Судья местный исключительно о благоприятном состоянии дел рапортует. Специально его отчёты за несколько лет последних поднял. Некий Амос Ф.Н.

Михаил передёрнул плечами. Закатное солнце грело мало, да и ветерок значительно посвежел.

— Озяб? — усмехнулся Леонтий Афанасьевич. — А ты б ещё нагишом на прогулку отправился! Ступай уже. В порядок себя приведи да в гостиную спускайся. Я там расположился пока.

Глубоко внутри Михаила поднимало голову раздражение, слишком многие в последнее время вели себя по-хозяйски в его доме. Захотелось если не сделать, так сказать какую-нибудь глупость.

Ромадановский развернулся и отправился вглубь дома, лишая его такой возможности. Михаил выдохнул, понаблюдал за его неровной, чуть подпрыгивающей походкой. То ли долгая дорога разбередила старые раны князя, то ли за время их разлуки он успел получить пару новых — выяснить это у Михаила возможности не было, да и не очень-то и хотелось, если честно. Он потёр ладонью лицо и отправился в свою комнату, ему требовалось переодеться и собраться с мыслями. Судя по всему, разговор предстоял долгий и напряжённый.