Неудача в наследство

— Странное?.. — протянул он. — А ты знаешь, пожалуй, что и было. Я дважды слышал сестёр Веленских. Они что-то такое обсуждали. Странное донельзя. Я не расслышал многое, но из услышанного могу сделать вывод, что они собирались кому-то что-то в вино на балу подлить. Накапать. И это был «последний шанс». Кровь там тоже упоминалась, но, в каком контексте, не скажу. Не знаю.

Вячеслав приподнял брови, пальцами пробарабанил по подлокотнику что-то маршевое и произнёс:

— Веленские, капли и кровь. Ну что ж, за неимением… Уделим внимание сёстрам. Днём. А сейчас — спать!

Подтверждая разумность последнего решения, Михаил зевнул до хруста в челюсти. Из горла его вырвался маловразумительный, но явно одобрительный звук. Вячеслав понимающе усмехнулся, а Михаил неохотно поднялся из кресла и, махнув на прощание рукой, отправился к себе.

Глава 30. Вышивальщица

Аннушка неспешно и бездумно брела к речке. Солнце, ещё не достигшее зенита, уже палило немилосердно. Трава вдоль тропинки пожухла, выцвела и стала хрупкой. Жарко, пыльно. Если такая погода продержится ещё пару дней, можно будет говорить, что лето выдалось на редкость засушливым.

Мелкая спокойная речушка больше напоминала широкий ручей и, то ли в насмешку, то ли из-за того, что норов её в верховьях разительно отличался от того, который она демонстрировала здесь, носила гордое название Буйная.

На берегах зелень была сочнее и свежее. Время от времени перекрикивались пичужки. Откуда-то издалека долетали ребячьи голоса. Аннушка села на тёмный валун и опустила руку в тёплую чуть мутноватую воду. Буйная приглашающе огладила ладонь, лизнула запястье. Неудержимо захотелось, как в детстве, скинуть платье и в одной рубашонке поплескаться среди гладких, нагретых солнцем камней.

— Ёрш, домо-о-ой! Мать кличет! — закричал кто-то совсем рядом, за кустами.

— Ща-а-ас! Иду ужо, — неторопливый ответ разнёсся над водой.

— Щас! Вы посмотрите на него, люди добрые! Мать битый час дозваться не может, а он ща-а-ас! — первый голос зазвенел, стал выше и строже. — Живо домой!

— Ну чего кличишь? Лыбу мне всю ласпугала… — заворчал в ответ второй голос, отсутствием «р» выдавая, что хозяин его вряд ли в школу к Аннушке заглядывал. Не дорос ещё.

— Рыба?! Какая рыба? Да тут отродясь, окромя лягушек, ничего не водилось… Вылазь, кому говорю!

— Иду я… Иду… — отозвался второй смиренно и обречённо.

Звякнуло, шлёпнуло, первый голос некоторое время ещё бурчал неразборчиво, затем всё вновь смолкло. Аннушка какое-то время прислушивалась, смотрела на вяло текущую воду, затем стянула туфли, чулки и зашла в речку по щиколотку. Мимо, деловито треща, пролетела стрекоза, щегольнув радужными переливами на полупрозрачных крыльях.

Хорошо!

Спокойно…

А дома суетно.

После вчерашнего все находились на эмоциональном подъёме, шутили, а то и вовсе без причины хихикали. Ольга от счастья в облаках витала и прямо за столом фасон свадебного платья придумывала. Аннушка умом понимала, что и ей положено радоваться, но никакой радости не испытывала. Только беспокойство и волнение. И если раньше она могла списать своё состояние на беспокойство за усадьбу, то сейчас и этот повод устранился. Отец, судя по всему, вчера с Миловановым очень душевно посидел. И сегодня за завтраком он расписывал свою деловую хватку и дипломатические способности. Татьяна Михайловна восторженно ахала и осыпала мужа комплиментами и уверениями, что она ни денёчка не сомневалась, что Иван Петрович разрешит недоразумение с соседом ко всеобщему благу и к своей выгоде. О том, что к возникновению этого самого недоразумения и сам папенька ручку приложил, — благоразумно умалчивалось.

Иван Петрович к концу завтрака совсем размяк и едва не урчал от удовольствия. Он и Аннушке что-то ободрительно-успокоительное сказал. Дескать, не волнуйся, даже если твоя затея со спором провалится, Белка всё равно нашей будет, Милованову она не нужна, сосед только рад будет взять выигрыш деньгами.

Аннушка, осторожно ступая, шагала по гладким скользким камушкам, и вспоминала условия пари, что она вслед за Михаилом Арсеньевичем повторяла. Может, в них всё дело? Условия-то однозначные, усадьба останется за папенькой, только если все три обстоятельства исполнятся, а иначе — судьба Милованову ею владеть. И вот эта вот судьба, вслух произнесённая, очень Аннушку настораживала, пугала даже. А уж в сочетании со Знаком…

— Доброго здоровьечка вам, барышня!

Звонкий голос вывел Аннушку из задумчивости, она встрепенулась, поскользнулась и едва не рухнула в воду, но её поддержали. Молодая крестьянка бросила на траву свёрток, который держала в руках, и, шагнув в воду, крепко ухватила Аннушку за локти.

— Осторожно! Скользко тут! Эк я не вовремя! Прощения просим! — застрекотала она не хуже давешней стрекозы.

— Ничего… Я сама виновата — замечталась, — тихо проговорила Аннушка, удивлённо разглядывая молодуху.

Невысокая, крепкая, гладкая и ладная. Вздёрнутый нос, белозубая улыбка и шалые глаза. Платок, покрывающий голову, сполз, открыв уложенные кренделями толстые тёмные косы.