- Что я делаю? Осуществляю, так сказать, реституцию, - снова мерзко захихикал он, являя в свою очередь хрип гнева. - Встану по ту сторону стекла, виджиланте, буду махать тебе ручкой, - он и правда как мог двинул своей сухой рукой в патетическом жесте, и застыл нагло, но так, словно защищался.
Брюс моргнул - в ход наконец пошли уловки? Вот и стороны зеркал…
По комнате снова пронесся еле уловимый, не опознаваемый скрежет, и Джокер захохотал громче.
- Ты какой-то жалкий, бэт-бой, тебе так не кажется? - заиздевался он, словно последовательно катился в темноту разума. - А ты всегда что такое творишь, мм? Не можешь отступиться? Сдай меня Гордону, чего ждешь? Не можешь? Ты не можешь? Бедня-ага!
Вопрос о том, что в качестве стража для этого зла Бэтмен был совершенно некомпетентен, был совершенно справедливым и крайне актуальным, и стоило и правда обратиться за помощью к третьей стороне…
Но Брюс позволил себе перевернуть психа на бок, щадя его лицо, растираемое яростью о заскорузлый, грязный, неровный паркет, кое-где обильно умазанный чем-то, подозрительно напоминающим засохшую кровь. Это нехитрое действие отозвалось в нем целой бурей - тот самый последний раз ясно встал перед глазами - хруст, слюна, порванный рот.
Кроме того, он снова облажался…
- Я говорю о насилии над несчастной девочкой, - уныло уточнил он, опасаясь, что придурок решит, что он говорит о… неудавшемся сексуальном контакте с ней.
Джокер совершенно невежливо зарычал от ярости.
- Только отпусти меня, ублюдок, и я тебя пущу на сотню маленьких мышек! - прошипел он, когда смог более-менее внятно говорить.
Удивленный Брюс замер и нахмурился: впервые он говорил с ним в таком тоне. Даже стая собак не была так пряма и определенна: “Я ненавижу тебя. Сдохни”.
Реакция на вторжение в его суть? Он снова влепил по его самости?
Он уже хотел извиниться и вдруг все понял: герой поймал злодея на месте преступления и собирается извиняться за то, что вошел без стука.
Белая ярость снова ослепила его, застила ему глаза.
- Достаточно.
В открытое, содранное его руками панорамное окно вдруг ворвался ветер, загремел помойной обстановкой - немаркированными пустыми бутылками, отмеченными у горлышек засохшими следами грима, скомканными емкостями от капельниц, черт знает для чего использованными шприцами - зашуршал мусором, поднял залежи газет, кое-чьего любимого развлечения..
Все вдруг стало сюрреалистичным, и усталость была так глубока..
Может, вот она, та самая пустота, сжирает, поганая, черная, необъятная?
И время ли для этого, но выбрать между собой и Бэтменом для Брюса вдруг показалось слишком важным.
- Породистый спасатель блядей! - продолжил хрипеть плененный не-Джек. - Чего застыл, давай-давай-давай, отмолоти меня, ты же ради этого везде шляешься за мной, мм? Разве не так? Пришел меня донаказать за ту шлюху, которую я даже никогда не видел? Во-от он, смысл твой мышиной жизни: скрестись в моей голове, скрестись, скрестись…
- Если ты ее не убивал, ты… Ты мог бы сказать понятнее, - надменно начал Брюс, с безотчетной тревогой оглядывая трясущиеся плечи. От смеха? От гнева? Не важно: безумие кричало под его пальцами, больное и дикое, и ему завторил тот самый скрежет - все громче и громче.
- Бэ-этмен, - вдруг печально застонал Джокер. - Ты мне привиделся что-ли? Ты есть?
Он попытался нелепо взмахнуть удерживаемыми руками, но это, конечно, было невозможно в таком положении.
- Хватит ломать комедию! - против воли раздраженно протянул Брюс, оглядывая бешеные глаза: делирий на ногах? Они не были достаточно знакомы, чтобы он мог разбираться в этом, но тот приступ - пять чертовых часов потного танца в спальне, кому расскажешь - не поверят - был определенно не для подобной ситуации.
Джокер снова заныл - смеялся.
Брюс поколебался, но подался ближе, судорожно соображая.
Поднять придурка на руки, оттащить Альфреду, привести в пристойный вид - но это слабость? Это эгоизм, а не альтруизм, это похоть, грязь, мерзостная зависимость?
Его пронзила острая жалость, и теперь он не мог повернуться спиной.
Конечно же, они были достаточно знакомы - это полуприступ, время Джокера-слабака и особо унылых, глупых шуток и самых необдуманных и жестоких поступков; время, когда он, мрачный, прекращает есть и только держится поближе к унитазам, потому что его тошнит, тошнит и тошнит без остановки.
Теперь он мог себе представить хотя бы примерный образ его действия - все лучшее - карнавалу, пусть жуткому, но выступлению, даже если потом ему в похмелье трястись по углам гримерок-подворотен - и странно, что этого важного опыта оказалась возможно достичь в те несколько странных месяцев, непозволительно для них мирных.
Собственные энциклопедические знания о единственном представителе рода Клоунов, почерпнутые в период после комы, когда Джокер был в полной его власти, поразили Брюса.