Неудачник

Наконец, рассказ закончен. Все удаляются, остаемся только мы.

— Хорошо здесь! — говорит Кира.

— Да, очень хорошо. Пойдем, прогуляемся?

— А можно?

— Можно все…

Мы гуляем по острову, вокруг церкви, построек. Спускаемся к реке. Светит луна, мерцают звезды. Вода кажется черной, вся в отблесках. Обнимаю Киру, говорю нежные слова. А волны плещутся, словно шепчут, подтверждают сказанное.

— Я люблю тебя, Кира…

И в ее глазах вселенная, те же звезды, неизведанные и притягательные миры. Я хочу раствориться в них, стать частью чего-то простого, но в тоже время великого. Что не описать словами.

Кира целует меня. По настоящему, в губы. Так, что сердце готов выпрыгнуть из груди от ликования. Я отвечаю. А с неба мерцают звезды, светит луна, и мир такой теплый, добрый.

Мы не можем размокнуть объятья. Так хорошо, наверно, не бывает. Или бывает не здесь, не в этом мире. Но хорошо, очень хорошо.

А потом мы возвращаемся в усадьбу. Поднимаемся на второй этаж в зал. Свет выключен, в камине горит огонь. Зал большой, наверно, зимой здесь холодно. И сейчас прохладно, но рядом с огнем — приятно.

Мы садимся на просторный диван, рядом с огнем, укутываемся пледом. В объятиях друг друга. Смотрим на огонь, разговариваем. Обо всем, и ни о чем. Не отводя взгляда. Реальность, если она существует в темноте, рядом с огнем, расщепляется на несколько маленьких подреальностей, в каждой из которых правит Кира. Все они существуют благодаря свету ее глаз. И исчезнут, стоит закрыть глаза. Но нам хорошо здесь, у огня, во множестве малых миров. Так хорошо, что хочется застыть, превратиться в статую, чтобы всегда быть вместе.

Просто быть рядом. Простота открывается от пристального созерцания, полного погружения в настоящий момент, плывущий сквозь пустоту в никуда, ниоткуда. Без лишних связей, без гирь, что тянут вниз, если он есть в пустоте. И, тем не менее, все не так плохо, когда рядом Кира. Наоборот, все очень хорошо. Как не было еще, наверно, никогда.

Это счастье, без сотрясания воздуха, надувания щек и привычной показухи. Такое, что на пике слезы катятся сами, холодными бриллиантами падая к ее ногам.

Ночь сменяется ранним утром. Становится немного холодно, там, снаружи, роса покрывает траву, небо светлеет, в ожидании скорого рассвета, природа приходит в чувства, медленно стягивая ночные тревоги. Там сейчас зябко. Но мы с Кирой здесь, у камина, в тусклом свете таящих углей, друг с другом. Эта ночь была, наверное, лучшей в моей никчемной жизни. Нет, точно лучшей. В такие моменты даже секс не нужен, достаточно этого тонкого, но вместе с тем сильного чувства сопричастности. Трепетного и мягкого, но такого хрупкого.

— Тебе хорошо? — спрашивает Кира.

— Да, — отвечаю я.

— Опиши.

— Это не выразить. Понимаешь, все слова будут неправильными. Это надо почувствовать. Ты чувствуешь?

— Да.

— Просто будь здесь, со мной…

Я добавляю пару полешек в угли. Пламя, рожденное соприкосновением, разгорается почти сразу. Жар обволакивает, словно обнимает. Сколько мы здесь? Час, день, жизнь? Не имеет значение. Теперь, стоя под проницательным взглядом внезапной смерти, я буду твердо верить, что умираю не напрасно. Даже не верить — знать. Это чувство защищает, и делает беззащитным одновременно. Так странно и спокойно, словно уже умер. Но рядом Кира, тепло огня обнимает, и остро чувствуется жизнь. Может быть, так выглядит рай? Не знаю.

Не помню, не хочу вспоминать, как оказываюсь дома. Знаю только, что Кира у себя, с ней все отлично. А я вернулся из сказки. Ненадолго. Сейчас темной пеленой, усыпанной звездным мерцанием, опустится сон. И все вернется. Это будет со мной всегда. Будет и было. Потому что без этого меня нет. И не было.

Начинает казаться, что все пригрезилось, но вспоминаю тепло, ее взгляд, ощущение присутствия. И все возвращается. Так ярко, как никогда не было во сне. И, подхваченный еще свежими воспоминаниями, я ухожу на просторы снов — в ее объятия…

Отъезд Другина

Наконец-то все начинает налаживаться. Обычная раскрашенная в темное жизнь перекрашивается в яркое. Получается с Кирой, и мир будто улыбается. Достаточно одного уверенного шага, и все начинает меняться. Правда, едва заметно, очень медленно. Но это лучше, чем застой, постоянные серые краски, невыразительные образы, душевные страдания, что и не страдания вовсе, а так, слабая рефлексия на фоне атрофии чувств.

Я в универе. В аудитории много студентов. Сидят, слушают. Я веду лекцию уверенно: общаюсь, привожу множество примеров, четко рассказываю материал.

После поднимаюсь к Другину. Он вчера должен был вернуться из командировки в головной ВУЗ. Нужно поговорить. Просто пообщаться, чтобы сбросить напряжение, поймать почву под ногами, не улетать далеко. А при случае, твердо встать.

Секретарь Другина что-то печатает, не обращает на меня внимания.

— Другин у себя? — спрашиваю я.

Она поднимает взгляд, узнает во мне одного из преподавателей.

— У себя. Можете войти, — говорит.

Стучу в дверь, сразу открываю.

— Здравствуйте, Вадим Игнатьевич!

— Здравствуй, Вова! Присаживайся, я сейчас.