Неудачный персонаж

Сердце острова в этот вечер выглядело, пожалуй, еще загадочней и мрачней, чем раньше. Притормозив на секунду, я пригляделся, прислушался — и понял, отчего же рождалось подобное ощущение. Зловеще блестело в траве прОклятое пиратское золото; по контурам древней двери, хотя луна еще не взошла, стекало неуловимое, тревожащее мерцание, видимое только боковым зрением; и, самое главное… снова стояла мертвая тишина. Ни ворчанья медведя, ни криков птиц, ни шорохов мелких зверушек. Дурной знак.

...В тишине, впрочем, внезапно раздалось пыхтенье. Ночное зрение позволило мне увидеть его источник еще с обрыва.

Среди драгоценностей и монет катался связанный Климов.

Напрягая дюжие плечи молотобойца, он пытался порвать веревки, но безуспешно. После десятка смертей сила у него была так себе.

— Мари… — пробормотал гном. — Как ты… Эту тварь… Приманила…

Эльфийка полулежала у стенки оврага, где ее вечность назад держал в заложницах усатый пират. Лежала спокойно, хотя по груди у нее растеклась и подергивалась уродливая угловатая тень. Приглядевшись, я понял, что это огромная летучая мышь — и мышь эта грызет веревки, опутывающие Мари. Вернее сказать, догрызает.

...Мари повела плечами, и путы опали. Мышь сползла с нее и, подпрыгивая, поковыляла вперед, опираясь на концы крыльев; а потом, улучив момент, взлетела и метнулась вверх — в крону дерева, прямо мимо меня. Девушка поднялась, покачиваясь, а мышь уже снова упала вниз. Что-то еще блеснуло; не серебро и не золото. Мышь принесла и положила у ног эльфийки… короткий кинжал с хищно изогнутым лезвием.

— Мари, не надо! — приглушенно взвыл я, сообразив, что сейчас случится. И бросился к спуску.

Климов, перестав вертеться, выпятил грудь, подставляя Мари веревки.

— Прости, Вить, — сказала эльфийка. — Тебе еще один раз — не проблема, а у меня — квест.

И со восклицанием “Во имя Ламиа!” перерезала ему горло.

Глава 17. Рок капитана Гвоздя

Гном дернулся и умер сразу же — понял я.

Это значит, урон у кинжала эльфийки был ого-го. По крайней мере урон на жертву, не могущую сопротивляться.

...В тишине, абсолютной и пугающей, раздался как бы удар гонга. Его не было, но он как бы был: я услышал его не ушами, а ощутил всей шкурой. Потом раздались голоса — такие же явственные, хоть и не существующие. Женские голоса, они пели.

Слов было не разобрать. Но это была архаичная горловая песнь, как будто доносящаяся из-под земли. Мари тряхнула золотыми эльфийскими волосами и начала танцевать, тягуче импровизируя, медленно двигаясь вокруг тела гнома: что-то совсем непрофессиональное, примитивное, но уместное в этой жуткой реальности донельзя. Голоса стали громче, и клинок блестел в тонкой девичьей руке, а кровь на нем была черная.

...Нет, ну вас на минутку нельзя одних оставить!

...Кокон тьмы, сгустившийся посреди оврага, раскрылся, и я увидел алебастровый торс Ламиа. Ёклмн…

Не закончив спуск, я присел, затаившись.

— О-о-о, я в тебе не ошиблась, эльфа, — фирменным голосом прошелестела богиня. — А ведь сначала казалось, что придется рассчитывать на полудемона…. или вовсе на упыря… Но, как ранее мне служили темные сестры, так и ты сейчас продолжила их стезю. Продолжила — и возродила служение… Удалось ли тебе разгадать священную тайну, эльфа, и понять, где сокрыт последний алтарь?

— Да, — сказала Мари. — Он сокрыт в кроне! — Она подняла руку и указала на огромное дерево.

Оглушающему шипению, заполнившему овраг, могла бы позавидовать гигантская анаконда. Ну если анаконды шипят. Причем в этом звуке слышалось одобрение!

— Ты выполнила свою задачу, — сказала Ламиа, — и наградой твоей станет то, что ты отныне не будешь одна. Тебе выпала честь служить вместе с самой первожрицей Элоизой, которую ты пробудила! Вдвоем вы выполните вторую задачу — принесете жертву на алтаре. Но сперва… сперва духу жрицы требуется найти достойный сосуд. Вмес-с-стилище…

Это как еще понимать?

— Увы, это не может быть Спящий… — прошелестела Ламиа. (...Фух-х! Отлегло!!) — А значит, ей придется вселиться в тело мужчины… что ж, пусть будет так. Кто же тут у нас ес-с-сть?..

Внезапно я, прячась за камнем, ощутил себя букашкой под микроскопом. Меня бесстрастно приблизили, осмотрели — и отвергли, сочтя ничтожным. Мене, текел, фарес.

— Один из этих двоих примет в себя пробужденный дух первожрицы. А второй будет сожран, — вынесла свой вердикт богиня. — Сегодня я еще не утоляла свой аппетит.

...На краю оврага, в месте, с которого я наблюдал за жертвоприношением гнома, стояли Лухрасп и Грибус — и таращились на Ламиа, как бараны. Сообразив, что дело пахнет жареным, оба задергались: Лухрасп начал чертить вокруг себя знаки, а Грибус попросту кинулся прочь. Попытался.