Неудавшаяся империя: Советский Союз в холодной войне от Сталина до Горбачева

Киссинджер невысоко оценивает Брежнева в своих воспоминаниях. «Недостаток уверенности в себе он стремился спрятать за шумными речами, а подспудное чувство собственной неполноценности — за периодическими попытками запугать». По мнению Киссинджера, такое поведение Брежнева объяснялось русским национальным характером: он «являлся представителем народа, который не цивилизовал своих завоевателей [монголо-татар], а просто оказался более живучим, народа, находящегося между Европой и Азией и не принадлежащего целиком ни той, ни другой, уничтожившего традиции своей собственной культуры, при этом так и не создав им полноценной замены»^{846}. Как бы ни относиться к этой резкой и предвзятой оценке, Киссинджер был явно несправедлив в отношении Леонида Ильича.

Действительно, Брежнев не был уверен в себе, когда начал руководить советской дипломатией. Но если вспыльчивый Никита Сергеевич из-за недостатка уверенности в себе совершал необдуманные поступки, шел на обострение и создавал международные кризисы, то с Брежневым все было иначе: свою неуверенность он преобразовал в стремление к международному признанию. Кроме того, разрядка напряженности для Брежнева была заменой непредсказуемому процессу реформ внутри страны — разрядкой можно было воспользоваться, чтобы прикрыть уже наметившийся спад в экономике, все большее отставание от Запада в технологии и науке, а также развал коммунистического движения, выхолащивание идеологии. Генсек сознавал, что в сравнении со Сталиным и Лениным и даже с Хрущевым как лидер коммунистического полумира он проигрывает. Для того чтобы стать настоящим вождем, способным повести за собой массы, ему недоставало силы воли, размаха и интеллектуальных способностей. К 1972 г. Брежнев пребывал в должности уже восемь лет — почти столько же управлял страной Хрущев. Генсеку нужен был успех, это стало очевидным для всех, кто наблюдал за ним в те напряженные дни в апреле — мае 1972 г. перед встречей на высшем уровне.

Московский саммит произвел большое впечатление на советскую политическую элиту и еще большее — на советский народ. Добиваясь разрядки с Западной Германией и Соединенными Штатами, Брежнев получил у себя в стране широкое народное признание, которого до сих пор ему недоставало. В то время в СССР не проводилось исследований общественного мнения, однако, судя по имеющимся свидетельствам, миллионы простых советских граждан были искренне благодарны генсеку за его миротворческую деятельность. Действия Брежнева одобряли многие люди, хорошо помнившие, что такое война, в том числе и те, кто считал Германию и США источником военной угрозы^{847}. Наивысшей точкой политической карьеры Брежнева стал пленум ЦК КПСС в апреле 1973 г., на котором генсек получил впечатляющую поддержку политике сближения с США и ФРГ. Словно по мановению волшебной палочки из советских газет и журналов, радио и телевидения исчезла антиамериканская риторика. До этого позитивно написанные статьи о жизни и культуре в Соединенных Штатах очень редко появлялись на страницах печати, да и то лишь в специальных изданиях. Теперь информация о жизни на Западе, в частности в США, пошла большим потоком, достигая широкой публики. Такого не было с момента убийства Джона Кеннеди, во всяком случае, с момента начала вьетнамской войны. Прекратилось глушение передач «Голоса Америки». Советская молодежь получила возможность слушать на коротких радиоволнах музыку популярных западных рок-групп, в том числе «Битлз», «Роллинг Стоунз», «Пинк Флойд» и других. Черняев даже заявил, что визит Никсона стал для международных отношений тем же, что для советской внутренней политики был доклад Хрущева о Сталине в 1956 г. Он писал: «Как бы то ни было, какими бы идеологическими прикрытиями мы ни старались удерживать народ в антиимпериалистической чистоте, realpolitik сделал свое дело. Рубикон перейден. С этих майских дней 1972 года будут датировать эру конвергенции… в ее объективно революционном и спасительном для человечества смысле»^{848}.