До 1989 г., т. е. до начала радикальных политических реформ, Советский Союз еще мог сохранять внешнюю респектабельность, своего рода «потемкинский» фасад и с этих позиций договариваться с Соединенными Штатами о взаимной деэскалации напряженности и гонки вооружений. В 1989 г. эта ситуация в корне изменилась: предпринятые Горбачевым структурные реформы, ставящие цель отодвинуть партийный аппарат от управления экономикой и политической жизнью страны, привели в действие центробежные силы внутри советского общества, которые в итоге вышли из-под контроля Кремля. Возникла поистине революционная ситуация: кризисные явления приняли обвальный характер, буквально захлестнули и парализовали политическое руководство. Мировая и советская перестроечная пресса подробно освещала растущую в стране нестабильность. В результате СССР уже не мог вести себя на международной арене как сверхдержава. У Кремля уже не было не только желания, но и возможности оказывать помощь своим союзникам в странах социалистического лагеря. Утеряв почти все силовые позиции, советское руководство все более было вынуждено полагаться на добрую волю западных, прежде всего американских политических лидеров.
Есть и другие моменты, которые противоречат мнению о том, что кризис советской системы вынудил Горбачева покончить с холодной войной в невероятной спешке и на условиях Запада. Во-первых, поведение советского руководства на переговорах с США начало меняться еще в начале 1987 г., до того как начался финансово-экономический обвал. Во-вторых, Советский Союз при полной поддержке Горбачева и Шеварднадзе продолжал оказывать многомиллиардную помощь Кубе, Сирии, Эфиопии, Вьетнаму и другим союзникам в странах третьего мира. Эта помощь не прекратилась в 1989-1990 гг. и даже в начале 1991 г., когда советская казна была практически пуста{1153}
. Американцы требовали от Горбачева, чтобы тот прекратил помогать Кубе, а некоторые московские радикально настроенные публицисты даже предлагали наладить отношения с врагами Кастро — кубинскими эмигрантами в Майами. Однако Горбачев на это не пошел, хотя подобные шаги могли бы принести ему политические дивиденды в США.Многие на Западе, в том числе и ученые, убеждены, что СССР не подлежал реформированию и крах старой советской системы нельзя было предотвратить. Однако китайские реформы показали, что контролируемая трансформация послесталинской советской модели в авторитарное государство с рыночной экономикой была возможна, и не обязательно с сильными социально-политическими потрясениями. Разумеется, разговоры об упущенной возможности пойти по «китайскому пути» вряд ли корректны. В то же время заслуживает внимания то, с какой быстротой многие партийные аппаратчики, директора советских предприятий и хозяйственная часть коммунистической номенклатуры воспользовались приватизацией государственной собственности и встроились в капитализм в первые годы правления Б. Н. Ельцина. Одно это заставляет усомниться в утверждениях Горбачева о том, что партийная номенклатура не захотела «перестроиться» и выступила в роли «механизма торможения» перестройки. Один из аналитиков, симпатизирующих Горбачеву, признал, что партийная верхушка «была готова в любой момент послать весь этот марксизм-ленинизм к черту, если только это поможет сохранить иерархические позиции и продолжить карьеру, что она потом почти вся целиком и сделала»{1154}
. Горбачев не захотел и не смог опереться на эти кадры, желающие и способные управлять экономикой и страной по-новому, в рыночной экономике. Вместо этого генсек-реформатор апеллировал к либеральной и националистически настроенной интеллигенции, которая быстро впала в радикализм и повернула огонь сокрушительной критики против самого Горбачева. В результате растущий саботаж недовольной и отставленной от дел номенклатуры, с одной стороны, и радикализм интеллигенции, с другой, быстро смяли тот политический центр, на который, по идее, хотел опереться Горбачев в своих реформах. И чем больше Горбачев терял поддержку у себя в стране, тем больше он зависел от признания и помощи руководителей стран Запада.