Неудавшийся эксперимент

Он мог допрашивать напористо, менять тактику, ловить на оговорках, напрягаться и переживать — всё это он мог, если перед ним сидел закоренелый преступник. Но перед ним сидел свидетель, сторож универмага, помощник следствия, обязанный лишь рассказать всё подробно и точно, без затраты сил следователя, которых на сегодня уже не осталось.

— Какой же я дурачок? — обиделся сторож.

— Я не сказал «дурачок», — мягко возразил Рябинин, — а сказал, что вы строите из себя дурачка.

— Я дураков сам не люблю, — сообщил сторож и вроде бы улыбнулся, подвигав на скулах жёлтой кожей, походившей на промасленную бумагу. — Я люблю умных.

Рябинин не ожидал, что сторож пользуется понятием «умный» — это слово в его устах прозвучало как иностранное. Возможно, беседа о дураках — умных сделает свидетеля разговорчивее.

— Как же вы их различаете? — спросил Рябинин, и вправду заинтересовавшись.

— Умного различаю по ушам.

— Как это? По форме раковин?

— Нет.

— По мочке?

— Нет.

— По оттопыренности, что ли?

— Не-ет. Ежели ушами не хлопает, то умный.

Рябинин усмехнулся, как надсмехнулся: не над сторожем, не над неожиданным концом диалога, а над собой, над своим интересом к этому разговору.

— Как же вы универмаг ушами прохлопали? — жёстко спросил он.

Сторож опять кашлянул в таволгу, и Рябинин её переставил на другой угол стола. Лёгкая белёсая пыль едва заметно легла на серую папку, словно рассыпали манную крупу, — опадали микроскопические таволгины цветики.

— Кабы не спал, то не прохлопал бы.

— Вы заснули?

— Попил чайку, никого нет, дай, думаю, посижу во дворе на прозрачном воздухе. Сел на ящик — и как у смолу окунули…

— Во сколько это было?

— Так, чтобы не соврать, часиков в одиннадцать вечера.

— Когда же проснулись?

— А когда меня это, раскутали…

Невероятно: сторож проспал в ковре с одиннадцати ночи до четырёх часов следующего дня.

— И ничего не помните?

— Как у смолу окунули.

Получалось, что спящего сторожа отнесли в универмаг, в отдел культтоваров, и закатали в ковёр. И он спал, как та сказочная красавица.

— Вы-то чем объясняете такой сон? — недоумевал следователь.

Сторож пожал плечами, отчего лацканы на пиджаке встали дыбом и торчали, как два острых рога:

— Может, какой гипноз ко мне подпустили…

Зазвонил телефон.

— Да, — хрипло выдавил в трубку Рябинин.

— Устал? — спросил Петельников.

— Твой голос тоже не очень звонок. Как термос?

— В чае большая концентрация снотворного. Позже химик скажет, какого.

— Я так и подумал, — вздохнул Рябинин.

— А чего вздыхаешь?

— Надеялся на хорошего свидетеля…

— Отыщем других, — бодро заверил инспектор. — Только не пойму, зачем его спрятали в ковёр.

— Чтобы сон не тревожить, чтобы не закричал, чтобы сразу не вылез, чтобы мы обнаружили его как можно позднее…

— А не хотели его унести вместе с ковром?

— Нет, не хотели — ковёр синтетический.

Рябинин положил трубку и только сейчас вспомнил, что начал вести дело не своей подследственности: ведь сторож не убит. Нужно идти к прокурору.

Сторож спокойно поглаживал пиджак, словно вся эта история его не касалась. Она его и не касалась — он спал. И обокрали ведь не его квартиру, а государственный универмаг.

— Вы снотворное употребляете?

— Таблетки, что ли?

— Да, для сна.

— Ни к чему.

— Неужели не заметили в чае привкуса?

Сторож захотел кашлянуть. Он глянул на угол стола — таволги там не было; тогда перевёл взгляд на другой угол, но тянуться к далёкой вазочке не решился. Рябинин уже знал, что сторож откашливается перед теми вопросами, на которые ему не хочется отвечать. Почему же сейчас не хочется? Ведь его спросили о вкусе чая…

— Ещё раз: почему вы не заметили привкуса в чае?

— Я не этот, не чаёвник. Просто так, для сугрева.

Сторож нагнулся и долго откашливался под стол, в ботинки следователя. Рябинин шевельнул ногами — сторож это воспринял, как приказ вылезать. Когда он поднял голову, то напоролся на острый взгляд следователя, который не верил ему и блестел большими очками, словно они засветились от злости хозяина.

— А дирехтору не скажете? — спросил сторож.

— Смотря что.

— Чай не раскумекал… Мозги у меня были с водкой перемешавшись.

— С какой водкой?

— Маленькую перед чаем употребил.

Вот отчего долгий сон — снотворное с водкой действовало сильнее.

— А где стоял термос?

— В моей будке.

— Кто мог туда войти?

— Все шастают. И продавщицы, и шоферюги, да и с улицы кто мог. Ворота днём не закрыты, а я на часок ране прихожу.

Видимо, Рябинин смотрел на свидетеля недобрыми глазами. Не пей сторож водку, он заметил бы в чае привкус и вылил бы его. Не пей этого чаю, он бы не уснул. Не усни, он бы помешал краже. С вором всё ясно — преступник. Его заклеймит общественное мнение и осудит народный суд. Но вот этот тихий сторож тихо останется в стороне и будет так же тихо потягивать свои «маленькие», пока не найдётся новый охотник до магазинных кладовых.

— Вы книги читаете? — спросил Рябинин, чуть было не спросив, умеет ли он читать.

— Какие?

— Ну, разные, всякие.

— Моё дело сторожить. Ночью в будке, а днём кемарим. Промежду прочим, тоже имеем заслуги. В прошлом годе заприметил гражданина с арихмометром.

— Хорошо, — вяло подхватил Рябинин.