Неугомонный Алергуш, или Повесть о том, кто кого проучил

— Так и я сперва подумал! — гогочет Кирикэ и тянет его к куче сухого бурьяна, которая высится неподалёку и не привлекает внимания.

На лице Кирикэ хитрая лисья усмешка. Воровато озираясь вокруг, он разгребает бурьян, и возбуждённому взору Алергуша открывается заржавленный автомат с разбитым стволом. Кирикин дружок бросается к автомату, словно хищный ястреб на добычу.

Ребята тараторят наперебой, и ни у одного не хватает терпения дослушать другого.

— Знаешь, это фашистский…

— А вот и наш!..

— Фашистский. Сказано же тебе! Я ведь разбираюсь.

— Только вот ствол разворочен. Жалко.

— В том-то и беда… Патроны!

— Ага…

— Не наши. Что я тебе говорил! Автомат фашистский!

— Жалко, что поломан.

— А ты как думаешь? Ишь чего захотел, чтобы ещё и целым был!

— Жалко… Да у нас ведь всё равно нет патронов!

— А это что такое?

— Разряженные.

— А их нельзя опять зарядить?

— У нас нечем…

Теперь Алергушу больше не жаль отданного гривенника. У него два патрона, и он любуется сломанным автоматом.

Не беда, что автомат сломан и что из него нельзя стрелять. Это всё-таки настоящий автомат. И потом, до чего же интересно повозиться и разобрать его, почистить патроны, прочитать надписи…

Ну и вид у Кирикэ! Впору прозвать его Неряхиным. Но Алергуш тоже хорош. Обувка хлюпает, потому что на дне ямы лужа.

— Послушай-ка, Алергуш, ты с собой поесть не прихватил? — вдруг поинтересовался Кирикэ.

— А что я, еду с собой в кармане таскаю, что ли?

— Тогда давай отсюда уматывать, поздно уж.

— А как же автомат?

— Накроем его бурьяном, пока не отыщем местечка понадёжней.

— В школе расскажем?

— Что-о?

Алергуш даже пожалел, что заикнулся об этом. И всё-таки чего бы он, кажется, ни отдал, только бы похвалиться в классе найденным автоматом! Пусть бы этот зубрила Гицэ лопнул с досады! Гицэ-то должен сидеть нынче весь день, зубрить роль.

Ладно-ладно, а сам-то Алергуш? Когда он палицу сделает, когда выучит роль свою, коль он так припозднился, да ещё уроки учить надо…

Быстро всё-таки мчится время по воскресным дням. Не успеешь вволю наиграться, как день уже на исходе. Еле-еле хватает времени уроки сделать. Говорят, что не должны на выходной задавать, но учителя задают… Как же быть с пьесой?

— Послушай-ка! — Кирикэ покровительственно пнул его в бок. — Ну что это за репетиция, если все сразу роли заучат!

У Алергуша отлегло от сердца. Кирикэ прав. Ведь до праздника ещё есть время. Целых две недели осталось! Так что нечего заранее зубрить, а то и позабыть успеешь.

Обрадованный, что одной заботой меньше, Алергуш засвистел. Свистел он так громко и фальшиво, что приятель даже заткнул уши.

— Слушай, от твоего свиста у меня в брюхе урчит сильней, чем от голода.

— А вот у меня, когда свищу, голод улетучивается! — смеётся Алергуш и начинает насвистывать песню, мотив которой напоминает и «Марсельезу», и марш футболистов, и весёлую песню про «милую картошку».

Здорово свистит Алергуш, и у Кирикэ пробуждается музыкальное настроение. Он затягивает песню, только почему-то кажется, это не мальчик поёт, а козлёнок блеет.

Алергуш свистел, надувался, сколько позволял ремень, а Кирикэ ему что есть мочи подпевал. И оба затыкали уши, чтобы не слышать друг друга.

…Было время, когда мама Алергуша вообразила, будто её сын ужасно музыкален. И всё потому, что не проходило дня, чтоб мальчик не вертелся возле рояля.

Алергуша — тогда он был ещё малышом — страшно привлекала эта чёрная громоздкая вещь, которая занимала четверть столовой. К инструменту никто не прикасался, и мальчику казалось, что это он первым обнаружил его. А на самом деле это чёрное и мрачное чудовище ещё раньше было освоено котом. Кот устраивался на крышке рояля и нежился там после сытного обеда. А чуть заслышит, что уже накрывают на стол, кот легко прыгал на шерстяной коврик под двумя золотистыми педалями.

Так продолжалось сегодня, завтра… Но однажды кот спрыгнул на открытую клавиатуру, и рояль сердито загудел. Это было так интересно, что мальчик заставил кота ещё раз спрыгнуть. Поначалу чёрные зубы-клавиши испугали Алергуша. На разведку он послал всё того же кота.

Чёрное чудовище заворчало густым басом сквозь белые зубы, по которым протопал кот. Проворчало угрюмо, но не враждебно. Потом оживилось и подобрело. Оно умело, оказывается, ворчать на разные голоса и, кажется, готово было развеселиться: голос его стал тонким, как колокольчик.

С того дня Алергуш каждое утро брал кота в охапку и принимался проверять его музыкальные способности. Кот с великим удовольствием прогуливался взад-вперёд, бесстрашно ступая по клавиатуре. Его совсем не удивляло, что каждый его шаг издаёт звуки разной высоты.

Мама прислушивалась к звукам в столовой и радостно улыбалась: как хорошо, что малыш интересуется музыкой.

«До, ре, ми, фа, соль!» — пел рояль под лапами кота, а мама уже решила: надо учить сына музыке.

Первым учителем Алергуша был тощий, словно соломинка, старик. От его одежды по всему дому разносился запах нафталина и табака. Симпатичный был старичок. У него были белые, вставные, ровные, один к одному, зубы, похожие на клавиши. И, что всего удивительней, они цокали в такт мелодии.