Неуютное море

— Нет, что вы… — уверенно проговорил Володя. — Вот только… можно вас спросить? Это не по службе. Личное… Вы давно плаваете, знаете, наверное. У меня есть девушка, хорошая… Вот уйду я надолго, и, если останусь моряком, мы всегда будем в разлуке. Не забудет она меня, как вы думаете?

Капитан молчал. Он часто задавал этот вопрос и себе, когда думал о своей жизни, о женщине, которую искал. Что должен ответить он этому мальчику?

— Не знаю, Володя. В жизни случается разное. Бывает, что и самые хорошие девушки забывают своих любимых. Для этого не нужно идти в далекое плавание. Но есть женщины, которые ждут годами. Надо верить, что не забудет. Неплохо, что вы разлучаетесь. Проверьте свою любовь…

— Это верно, — грустно сказал Володя. — Проверить надо. Вы знаете, может быть она придет проводить меня на Дворцовую набережную… Ну, иду будить.

Через полчаса самоходки ожили. Отдали швартовы. Зажгли ходовые огни. Машины работали самым малым ходом, поддерживая суда против течения. В затемненных рубках, у штурвала стояли рулевые, напряженно вглядываясь в сигнальные огни на мосту. Застыли фигуры капитанов на мостиках. Наступил час разводки мостов.

Вот на средних мостовых столбах вспыхнули красные огни. На посту управления разводкой зазвонил звонок. Запоздавший трамвай громыхая пронесся по мосту в сторону Васильевского острова. Это последний. Движение по мосту прекратилось. Вдруг мост над центральным пролетом начал горбиться, через минуту он разломился на две части, появилась узенькая щель, стоящие на мосту столбы начали отваливаться влево и вправо, щель превратилась в большой промежуток, и наконец обе половины моста как по волшебству встали вертикально. Через пролет уже виднелся Дворцовый мост с поблескивающими сигнальными огнями.

— Пошли! — крикнул Карданов на подошедшую «Куру». Журавлев улыбнулся, махнул рукой вперед. Андрей Андреевич переставил ручку телеграфа, и «Ангара», набирая ход, вошла в узкий пролет разведенного моста.

Гранитные устои проплыли совсем близко от бортов. Над головой нависли огромные черные крылья. Невольно глаза стоящих на палубе поднялись кверху. «Ангара» прошла мост за минуту. За ней одна за другой, поблескивая красными и зелеными огоньками, шли остальные самоходки. Дымя и перегоняя друг друга, торопились к пролету Дворцового моста маленькие буксиры, тянущие за собой лихтера. Они любой ценой старались проскочить вперед, чтобы не опоздать из-за скопления судов и не остаться на целые сутки за мостами. Но Дворцовый мост оставался еще закрытым. Пришлось сбавить ход. Начинало светать. На востоке наметились желто-оранжевые пятна, предвестники восходящего солнца. В воздухе стало свежо. В гладкой невской воде расплывчато отражались корпуса домов. Мимо проплывали пустынные и оттого еще более строгие набережные, сады, дворцы.

На корме, у двери в камбуз, сидела закутанная в теплый платок Тоня Коршунова. Она не могла, заснуть и вышла на палубу задолго до того, как развели мост лейтенанта Шмидта. Начиналась новая жизнь. Она плыла в Арктику, в голубую Арктику Нансена. Она увидит айсберги, мрачные острова, покрытые льдом, северное сияние. Может быть, произойдет что-нибудь необыкновенное… Придется ехать много километров на собаках…

Из дверей машинного отделения показался Болтянский. Увидя Тоню, он вылез из тамбура и примостился рядом с ней на кнехте:

— Любуетесь утренним Ленинградом, Антонина Васильевна? Но вы не видели Одессу после восхода солнца. Это что-то особенное. Не буду говорить за море. Такое море только в Одессе. Но город, город надо видеть. Со шлюпки, из гавани. Поедем со мной в Одессу после этого рейса?

— Поедем. Хочу видеть все наши города, все наши моря и реки.

— Сначала навестим Одессу. С нее надо начинать. Остановимся у моей мамы…

— С чего это у вашей мамы я должна останавливаться? Я себе место найду. Не беспокойтесь.

— Ах, Тонечка, вы не знаете Одессу. Там вас обязательно охмурит какой-нибудь пижон. Вам нужен гид или, может быть, даже защитник.

— Никто мне не нужен. Сама как-нибудь справлюсь.

— Хорошо. Можете останавливаться где хотите, но всё равно вы будете находиться под моим наблюдением.

Он вздохнул и тихо запел:

Прощай, любимый город,
Уходим завтра в море…

Люблю эту песню. И еще «Соловьи» трогают за сердце… Слушайте, Антонина Васильевна, я сообщу вам одну тайну. Только никому… Наклонитесь.

Тоня склонила голову. Механик быстро поцеловал ее в щеку.

Тоня отодвинулась, сердито сказала:

— Отстаньте, Семен Григорьевич. Еще раз повторится, тогда не обижайтесь.

— Простите великодушно, Тонечка. Не удержался. Вы умеете готовить шашлык?

— В школе учили.

— Антонина Васильевна! Вас надо перевести на самое большое судно, в ресторан «Астория» или я даже не знаю куда. Шашлык — это мое любимое блюдо, и, если вы меня любите или, скажем, уважаете — завтра у нас на обед будет шашлык. Правда?

— Я совсем вас не люблю, Семен Григорьевич, и поэтому шашлыка вам не будет.

— Ах так? А кто вам всегда камбуз растапливает, форсунки чистит? Кто, я вас спрашиваю?..