Неуютное море

«Ангара» медленно повалилась влево. Карданов услышал, как чей-то истерический голос на приближающейся самоходке закричал:

— Право! Право на борт, черт побери! Давай право!..

Самоходки расходились на параллельных курсах. Теперь Андрей Андреевич уже ясно видел Гурлева, навалившегося на телеграф, не глядевшего на «Ангару». Корма «Шилки» прошла совсем рядом. Опасность столкновения миновала.

У Карданова отлегло от сердца. Туман продолжался. Временами он становился менее плотным, открывая довольно широкий круг моря. Тогда постепенно появлялись силуэты самоходок. Они шли недалеко от «Ангары», потеряв строй, но упорно цепляясь друг за друга. Все пять были налицо. Впереди виднелся «Лангуст». Карданов узнал его по высоко дымящейся трубе.

В такие минуты становилось легче. Но длились они недолго. Туман снова густел, окружность белесого горизонта сжималась, самоходки таяли в клочковатой туманной вате, и угрожающе ревели невидимые тифоны. Становилось трудно дышать, падали капли с фуражки за воротник, вызывая неприятную дрожь. Звонил судовой колокол, и дисциплинированный голос Смирнова докладывал: «Слышу судно справа! Слышу судно слева! Судно слева близко!»

Прошли Канин Нос, не видя его. Поворот сделали в тумане.

Через час после поворота потеплело. Сквозь туман показался кусочек голубого неба. Он стыдливо показался над головой и тотчас же исчез. Скоро клочок неба появился снова; он всё увеличивался и увеличивался, борясь с накрывающими его облаками. На палубу упали робкие солнечные лучи. Заискрились и потухли осевшие на железе капли. И тут же, как бы торжествуя победу, разорвав в нескольких местах ослабевший туман, брызнуло солнце, заливая теплом всю палубу. Море приобрело синеватый оттенок, справа открылся берег.

Карданов облегченно вздохнул, крикнул:

— Смирнов! С бака можно уйти!

Самоходки выстраивались в кильватер, торопясь занять свое место в «ордере». Только теперь капитан почувствовал, как он устал. Он простоял на мостике пять часов.

Бархатов резко отодвинул от себя лист бумаги, на котором писал, потянулся, зевнул. Черт, как надоело! Скоро опять на вахту. Спал всего два часа, остальное время составлял ведомость зарплаты. Дрянное дело идти на две вахты! Утомительно, особенно для старшего помощника. Всё свободное от мостика время проходит в мелких судовых делах. Капитану что? Сменился и может «клопа давить», а тут и продовольствие, и зарплата, и судовые работы. Нет, последний раз идет он старпомом. Больше такой глупости не сделает. Бархатову захотелось есть. Надо посмотреть в столовой, может от обеда в шкафу остались пирожки. И Вадим Евгеньевич отправился в кают-компанию.

В кресле, вытянув стройные ноги в белых босоножках, сидела Ирина, углубившись в книгу. Она подняла голову, безразлично посмотрела на старпома и снова принялась читать. Бархатов оценивающим взглядом окинул складную фигуру Ирины: «Хороша! Пожалуй, сейчас самый подходящий момент. Никого нет. До ужина далеко. Времени для объяснения хватит».

Бархатов кашлянул:

— Я знаю, что вы не хотите со мной разговаривать, Ирина Владимировна, но я требую, в конце концов, чтобы вы меня выслушали. Я давно хочу с вами объясниться.

— А мне что-то не хочется вас слушать.

— Считайте меня кем хотите, но верьте мне, — заговорил Бархатов, придавая трагическое звучание своему голосу: — я тоже человек, и человек достаточно взрослый, отвечающий за то, что говорю и что делаю. И если тогда, вы понимаете, когда именно, я был под влиянием винных паров, то теперь я совершенно трезв…

— Это становится интересным. — Ирина выпрямилась.

Старпом счел это хорошим признаком и еще более горячо продолжал:

— Да, да. Как тогда, так и сейчас мною руководило одно чувство — любовь к вам. Я люблю вас, Ирина… — Бархатов перешел на шепот. — Люблю сильно, страстно, как никого еще не любил.

— И давно? — спросила Ирина.

— С первой нашей встречи. С момента, когда вы пришли на судно и я увидел ваши глаза. Тогда на меня нашло сумасшествие. Я допустил ряд глупостей и тем оттолкнул вас от себя. Мне всё понятно. Но разве можно судить человека за то, что он ослеплен любовью?

— Скажите, Вадим Евгеньевич, вы были уже женаты? — перебила Ирина старпома.

Бархатов на какой-то момент смутился:

— Я? Нет. Впрочем… да. Но теперь я свободен. Это дела давно минувших дней. Ошибка молодости, как говорят.

— Ну хорошо, дальше.

— Дальше? — Бархатов снова впал в патетический тон. — Мне кажется, мы хорошо дополнили бы друг друга. Я уже говорил вам. Будьте моей женой. Настоящей и навсегда.

Бархатов выбросил свой козырь. Карты противника биты. Сейчас он подойдет к Ирине, поднимет ее голову и…

Ирина молчала. Глаза ее были опущены, но она не торопилась с ответом.

— Я жду, Ирина Владимировна. Жду вашего согласия, — нарушил молчание старпом. — Да? Ну скажите да. Вам тоже нужно вить свое гнездо, нельзя быть всё время одинокой.

Ирина пошевелилась в кресле. Несмотря на всю банальность излияний Бархатова, она почувствовала в его словах что-то искреннее и не захотела обидеть старпома резким отказом: