Неуютное море

Карданов смотрел на людей. Видел, как меняется выражение их лиц. Еще одно испытание… Поймут ли?.. Как-то примут они предложение об укорочении рейса? Вот сидит Шмелев, у него презрительно оттопырены губы, в глазах злость. Этот обязательно будет против. И Тюкин молчит, опустил голову. Видно, что недоволен. А что если приказать? Объявить аврал. Заставить работать так, как это можно сделать только в море, пользуясь неограниченной властью капитана и обстановкой… Нет, пока он так не сделает. Не может не дойти до людей, что это нужно не для него, Карданова, не для Андреева, а для страны. Советский человек и не на такие жертвы шел…

Встал Болтянский.

— Можно? — повернулся он к капитану. — Маленькая стоянка в Юшаре необходима. Нам нужно ремонтировать крышку. Запасных нет. Кроме того, в масло попала вода. Надо сменить масло и вымыть двигатель. Если будет работать вся команда — я имею в виду и палубную, — мы доведем стоянку до двенадцати часов. Я гарантирую, через двенадцать часов мы снимемся. Но работать нужно всем, и работать без отдыха.

Механик сел.

— Будем работать. Какой может быть разговор, — с места сказал Федя Шестаков. Он считал дело решенным. Боцмана без особого энтузиазма поддержал моторист Кучеров:

— Нужно так нужно. А как другие суда?

Поднялся Пиварь:

— Теряем трое суток запланированной стоянки. Это, конечно, нежелательно, нежелательно при таком коротком рейсе, но так рассуждать, по-моему, нельзя. Там эти три дня, может быть, спасут три тысячи тонн хлеба. Будем работать столько, сколько надо!

Обязательно надо помочь сибирякам, — снова вскочил Болтянский. — Вы понимаете, что это значит? Хлеборобы целины обращаются непосредственно к нам, к морякам перегона, к морякам «Ангары»…

— Бросьте, Григорьевич, там насчет «Ангары» ничего не сказано! — крикнул Кучеров.

— Сказано. Вот, пожалуйста. — Болтянский взял со стола радиограмму, и, озорно блеснув глазами, начал читать. — Гм… Вот: «Привет „ангарцам“, лучшему экипажу каравана. Ждем вашего прихода. Передайте лучшие пожелания машинной команде». Вот…

Все засмеялись.

— Ну и травило, — прошептал Федя.

— Я еще не кончил, товарищи. — Болтянский поднял руку. — Давайте резолюцию. Я думаю, что моряки никогда не плелись в хвосте событий, а поэтому… «сквозь льды и туманы, моря, океаны — вперед»… стоянка в Юшаре не более двенадцати часов. Так, что ли?

— Так, так. Поднажмем. Голосуй, Бабков.

— Я не согласен, — прозвучал голос Шмелева. Он говорил сидя.

— А, товарищ Шмелев? Давай, давай, выскажись. Встань, покажись народу, — радостно, как будто он давно ждал выступления Геньки, сказал Болтянский.

— Чего там высказываться? — лениво проговорил Генька, продолжая сидеть. — Ерунду придумали. Что за спешка такая? В Юшаре надо постоять, отремонтировать всё не торопясь, отдохнуть немного после такого каторжного плавания… Ведь нам дальше в море идти… Там уж ремонтироваться негде будет.

Бабков прервал Шмелева:

— По ряшке видать каторжника. В зеркало не влезает. Сколько кило прибавил за рейс?

— Вот что, — злобно сказал Шмелев. — Кончайте балаган. Насмешки можете над собой строить. Вас заставляют бесплатно молотить, — дело ваше. А я нанимался на перегон и права свои знаю. В машину не полезу. Я матрос. Конечно, там, в Сибири, с твердой земли любую радиограмму послать можно. Попробовали бы тут сами, в морской стихии… «Давайте, засучив рукава, выполним!..» Слыхали мы это. Теперь такое не в моде. Плати денежки.

— Вот зараза, — вполголоса сказал Федя Шестаков и громко крикнул: — Дайте мне слово!

Он стоял красный, возмущенный…

— Хватит. Я вместе с этим, — боцман показал на Геньку, — работать отказываюсь. Мы все будем работать столько, сколько потребуется, а он нет. Мы здесь, сибиряки на целине, все мы делаем одно дело — строим коммунизм. Это наша слава на многие века. И эту славу делить со Шмелевым я не желаю. Считаю позорным для себя, для всех. Предлагаю резолюцию: стоянку в Юшаре не более двенадцати часов — раз. Запретить Шмелеву работать в машине сверхурочно — два. Не пропадем без него.

— Подумаешь, наказал! — засмеялся Шмелев. — Шибко сознательный.

— Ты, Генька, большая стерва, — сказал с места Пиварь.

— Тихо! — крикнул Бабков, стуча пробкой графина по стакану.

— Зато я откровенный, а ты свое нутро запрятал, перед начальством выслуживаешься. До первой рюмки, а там снова «вразнос» пойдешь. Знаю тебя как облупленного.

Пиварь поник головой.

— Прекратите! — закричало несколько человек.

— Дайте мне слово, Бабков, — попросил Карданов. В столовой затихли. — Мне кажется, решили мы правильно. Будем работать. Шмелев не в счет. Его поставим на обычную палубную вахту. Без него справимся. Я верю Семену Григорьевичу, верю вам, что стоянку в Юшаре можно довести до двенадцати часов. Уверен, что и остальные наши суда также отзовутся на эту радиограмму.