Неукротимая

– Джек, Генри помог мне из-за моего положения. Его глаза сверкнули:

В комнату влетел Луис, высокий угловатый парнишка с выбитыми передними зубами. Он принес яйца из курятника.

– Я…

– Поговорим дома. – Он взял вороного под уздцы и повел в крытый загон.

Генри не сводил глаз с ее округлившегося живота. Покраснев, Кэндис поспешно стянула на груди концы шали.

– Это вы должны были заниматься этим! А не я! Кэндис прикусила губу.

– И как вам удалось так близко познакомиться с моей женой? – поинтересовался Джек, выделив последнее слово.

Посреди двора на жеребце сидел Джек в кожаной одежде и полном боевом облачении: с двумя «кольтами» и ножом за поясом, ружьем за плечом и патронташем крест-накрест на груди. Он смотрел на Генри, который, онемев, стоял перед ним в армейской черно-голубой форме с топором в руке.

– Не говори ничего. Давай выпьем кофе, а потом я пойду во двор, подою корову, наколю дров, соберу яйца и принесу тебе воды. Хорошо?

Кэндис раскрыла объятия, когда Джек потянулся к ней и припал к ее губам с неистовством изголодавшегося мужчины. Любовь и желание захлестнули Кэндис. Она самозабвенно отвечала ему.

– Иди в дом, – велел Джек, устремив на Кэндис пронизывающий взгляд. – Мне нужно позаботиться о вороном.

– Генри…

Жеребец беспокойно дернулся, перебирая копытами, и Джек перевел взгляд на Кэндис.

– Мы тоже так думали, когда приехали сюда.

Наступил март, и беременность Кэндис стала заметной.

– Я помогу тебе, Кэндис. Наколю дров, ну и что там еще нужно, прежде чем уеду.

Радостная улыбка озарила ее лицо. Ни секунды не колеблясь, она слетела с крыльца и бросилась к нему, протягивая руки. Джек соскочил с коня, и Кэндис оказалась в его объятиях – крепких и теплых, щека к щеке.

– Спасибо, что накололи дров для моей жены, – сказал он.

– У меня есть все права. Ты моя жена. Он коснулся тебя? Кэндис прижималась к его твердому телу, чувствуя, как оно дрожит от гнева и ревности.

Генри нарушил неловкое молчание:

– Господи! – выдохнул он.

Он лег рядом с ней, великолепный в своей наготе.

Они оба словно обезумели. Сквозь горячечный жар Кэндис поняла, что Джек тосковал по ней так же, как и она по нему.

Не прошло и нескольких мгновений, как они оба достигли освобождения. Тела их содрогнулись, слитые воедино. А затем, потный и обессилевший, он рухнул на нее.

Генри обхватил ладонями ее лицо.

– Он влюблен в тебя.

И чуть не потеряла сознание.

Джек посмотрел ей в глаза и увидел там гнев, обиду, ревность и любовь. В следующую секунду он приник к ее губам, требовательно и нетерпеливо.

Его кулак обрушился на стол с такой силой, что кофейник и тарелка подскочили и упали на пол, разбившись вдребезги.

– Ты бросил меня, и у тебя нет никакого права являться сюда и требовать отчета…

– Buenos dfas, seiiora[7]. Смотрите, сколько снесли. Здорово, да?

– Мало того, что он бросил тебя, ты еще и беременна? Кэндис ощутила привычное негодование и обиду на Джека, однако испытала потребность защитить его.

– Насколько? – скрипнул он зубами.

Генри выронил топор и шагнул вперед:

– О, Джек!

Месившая тесто Кэндис (даже это занятие утомляло ее) встала, машинально нащупав револьвер в кармане фартука, прежде чем запахнуть шаль на груди. Выглянув из окна, она улыбнулась. На пороге, с бельем под мышкой, стоял Генри Льюис с покрасневшим носом. Он заходил на прошлой неделе, и Кэндис подозревала, что им движет не только пристрастие к чистому белью.

– Здравствуй, Генри, заходи. Сегодня слишком холодно.

Он бросил на нее заинтересованный взгляд, снимая кожаные перчатки.

– Если я не вернусь, Кочис позаботится о том, чтобы тебя отвезли на ранчо «Хай-Си».

Глава 75

– Кэндис, тебе не нужно тревожиться.

Джек напомнил себе, что идет война. Подумал о гибели брата, и его решимость окрепла. Апачи малочисленны, все равно что горстка воды в океане белых. Это война за выживание, возможно, единственный шанс для его народа сохранить свою свободу и образ жизни.

– Повернись на бок, – шепнул он ей на ухо. – Да нет, на другой бок.

Но ведь и белые тоже его народ.

Наступила четвертая ночь ритуальных танцев. Глубокая печаль сжимала сердце Джека, когда он возвращался в свой вигвам. Он не боялся смерти, разделяя в полной мере фатализм апачей. Что может быть естественнее для воина, чем гибель в бою? И хотя Джек не считал, что его час пробил, все могло случиться. Кто знает, суждено ли ему вернуться назад и взять на руки новорожденного сына? Может, он больше никогда не увидит свою жену.

Кэндис по-прежнему молчала.

Кэндис повернулась и прижалась грудью к его руке. На ней была только тонкая сорочка, и обнаженное колено коснулось бедра Джека. Почувствовав ее руку на своей возбужденной плоти, Джек понял, что она не спит.

Потом Джек прижал жену к себе и потерся носом о ее шею.

Джек приподнял ногу жены и проник в нее пальцами сзади, показывая, как овладеет ею. Кэндис нетерпеливо вздохнула. Крепко обхватив ее бедра, Джек вошел в нее, а затем начал быстро двигаться, и они оба вскоре испытали необычайно острое наслаждение.

– Кэндис, – неуверенно запротестовал он.