Неукротимый, как море

Николас не мог долго таить обиду – в такой обстановке он не сумел заставить себя размышлять о ее предательстве, так что смех звучал неподдельно, а тепло встречи было искренним. Пройдя в небольшую комнату, отведенную под неформальные ужины, они расселись за столом столь невые, почти забытые годы.

Имелись, впрочем, моменты, которые могли покоробить, однако интуиция Шантель была развита настолько, что женщина легко и деликатно обходила подводные камни. Она обращалась с Николасом как с почетным гостем, а на роль хозяина дома поставила сына. «Питер, дорогой, ты не мог бы разрезать мясо?» И тут же гордость и чувство собственной значимости переполняли мальчика, хотя по окончании его возни с птицей казалось, что та угодила под ножи комбайна. Шантель угощала фаршированным цыпленком по-креольски, из вина выбрала шабли, которое не вызывало каких-либо особых ассоциаций с прошлым. Музыкальным сопровождением они были обязаны Питеру. «От таких звуков можно язву заработать», – негромко бросил Николас в сторону Шантель.

Питер устроил арьергардное прикрытие, доблестно сопротивляясь течению времени, но даже он был вынужден сдаться, когда отец сказал:

– Пойдем, я тебя уложу.

Питер чистил зубы с впечатляющим старанием. Если бы не протесты Ника, это занятие затянулось бы далеко за полночь. Наконец мальчик оказался под одеялом. Ник нагнулся над ним, и сын обеими руками обнял его за шею.

– Я так счастлив, – прошептал Питер и до боли прижался к отцовским губам. Тут же, без перехода, мальчик выпалил: – А правда здорово, если бы у нас всегда так было? Чтобы тебе не надо было уезжать?

Шантель сменила диковатую музыку на приглушенные мелодии Листа, и когда Ник вернулся в комнату, она уже наливала ему коньяк в тонкостенный хрустальный бокал.

– Ну как он, утихомирился? – спросила она и почти тут же ответила самой себе: – Он прямо с ног валился, хотя и не понимал этого.

Шантель принесла Николасу коньяк, затем отвернулась и вышла на террасу. Ник последовал за ней и встал бок о бок у каменной балюстрады. Воздух был чистым, но прохладным.

– Как красиво, – заметила она. От луны расходилась широкая серебряная дорожка по морю. – Я всегда думала, что это тропинка к моим мечтам.

– Дункан, – сказал он. – Давай-ка поговорим о Дункане Александере.

Шантель поежилась и скрестила руки на груди, зябко обняв свои плечи.

– Что ты хочешь знать?

– На каких условиях ты передала ему контроль над своими акциями?

– Доверенность была генеральной?

Она кивнула.

– Оговорка о возможности отмены есть? – спросил Ник. – В каком случае контроль может вернуться к тебе?

– При разводе, – ответила она, затем покачала головой. – Но вряд ли суд станет возражать против отмены доверенности, если я на это решусь. Уж слишком она старомодная, викторианская. Я в любой момент могу обратиться за решением о снятии с Дункана агентских полномочий.

– Пожалуй, ты права, – согласился Николас. – Однако на это может уйти год, а то и больше, если только не удастся доказать его mala fides15 – к примеру, что он сознательно нарушил оказанное ему доверие.

– А я могу это доказать, Ники? – Она повернулась к нему всем корпусом и вскинула лицо. – Он предал мое доверие?

– Этого я еще не знаю... – осторожно пробормотал Николас, но Шантель тут же прервала его:

– Я такая глупая, правда? – Ник промолчал, и тогда она продолжила срывающимся голосом: – Я знаю, что ничем не смогу восполнить тебе это, но верь мне, Николас... пожалуйста, верь мне! За всю свою жизнь я ни о чем не сожалела так сильно...

– Дело прошлое, Шантель. Все кончено. Нет смысла оглядываться назад.

– В мире нет другого такого человека, который бы вел себя как ты, который бы за обман и предательство отплатил помощью и поддержкой. Я всегда хотела тебе это сказать.

Она стояла совсем рядом, и в прохладе ночи он мог чувствовать тепло ее тела, ибо их разделяла пара дюймов, не больше. Духи Шантель, соприкасаясь с ее кремовой кожей, слегка меняли оттенок. Да, она умела носить как одежду, так и ароматы.

– Становится холодно, – отрывисто сказал Николас, взял ее под локоть и повел обратно к свету, подальше от этой опасной близости. – Нам нужно многое обсудить...

Он размеренно ходил взад-вперед по толстому темно-зеленому ковру, напоминая часового: десять шагов от застекленных дверей, мимо широкой бархатной кушетки, где сидела Шантель, поворот перед обезглавленной мраморной статуей какого-то греческого атлета времен античности, который охранял двустворчатые дубовые двери в холл, затем обратно. Расхаманной последовательности рассказал обо всем, что узнал от Лазаруса.

Шантель сидела как птичка, готовая вот-вот вспорхнуть, и лишь вертела головой, следя за Ником. Чем больше он рассказывал, тем шире становились ее и без того громадные темные глаза.