Неумолимая королева (ЛП)

Конечно, когда я вышла из душа, обернув полотенце вокруг талии, я обнаружила Данте сидящим на стуле, скрестив лодыжку на колене.

«Вот он!» — протянул он, небрежно положив руку на подлокотник. Вопреки его непринуждённой позе, в его глазах был жёсткий блеск.

Моя челюсть сжалась. Сегодня я был не в настроении слушать его дерьмо. — Убирайся из моей комнаты.

"Нет."

Я проигнорировал его и оделся. Рождество казалось неподходящим временем, чтобы избивать моего брата.

— Как долго ты планируешь дуться?

Я прищурил на него глаза. «Ты хочешь что-то сказать? Если так, то выплюнь это нахрен».

Его взгляд смягчился, и это показалось мне совершенно неправильным. Он даже не знал правды о нас с Рейной или о том, что мой отец был придурком Ромеро. Ярость пронзила мой позвоночник. Даже спустя все эти месяцы одна мысль о Ромеро приводила меня в ярость.

С раннего возраста я всегда старался заботиться и защищать своего брата. Теперь казалось, что наши роли поменялись. Я смотрел на его версию, которая, казалось, повзрослела, пока я… я впал в безумие.

«Я знаю тебя всю свою жизнь, я знаю, когда ты расстроен. Меня беспокоит то, что я никогда не видел тебя таким расстроенным. Его голос был чертовски нежным, на мой вкус. Мой брат был безрассудным человеком, терявшим самообладание в моменты ярости. Обычно я сохранял хладнокровие и сдерживал эмоции. Видимо, до сих пор. Понадобилась всего лишь девушка, чтобы подорвать мой самообладание. «Я помню, когда мы были молоды, ты не позволял чему-либо, кому-либо сломать тебя. Упрям как ублюдок. Но теперь… с тех пор, как ты связался с ней , я наблюдаю, как части тебя исчезают, и не знаю, что с этим делать.

Отец случайно решал, когда пришло время его «уроков». Данте ненавидел их, и всякий раз, когда он узнавал об этом, ему хотелось убежать и спрятаться в надежде, что его пощадят. Он обязательно найдёт меня и утащит за собой. Я думала, это потому, что он боялся остаться в беде один, но теперь поняла, что он защищает меня так же, как я его.

Но в его защите меня был серьезный недостаток.

Мне нечего было спасать. Я не мог дышать без нее. Я не существовал без нее — она была моим началом, серединой и концом.

«Если в этом есть смысл, вам, вероятно, следует побыстрее добраться до него».

Он вздохнул. «Я не знаю, что произошло, но ты не можешь стать этим». Он выставил подбородок в мою сторону. «Что бы это ни было. Оно уничтожит вас, если вы не отпустите его. Эта волна насилия вам не поможет».

«Похоже, это помогает тебе», — сказал я, имея в виду его потребность пытать преступников, чтобы высвободить сдерживаемое разочарование.

«Что-то повлияло на тебя, сильнее, чем любые пытки, через которые ты прошел. Любое предательство со стороны твоего чертового кузена. Но если ты не позволил ничему из этого испортить тебя, ты не можешь позволить ничему другому портить тебе голову».

«Прекрасный сеанс терапии», — невозмутимо сказал я.

— Соберись, Амон. У тебя была цель. У нас есть цель. Давайте сосредоточимся на этом».

Мой брат не ошибся.

«Данте?» Я вышел из комнаты, моя рука едва дотянулась до дверной ручки.

"Да?"

«В следующий раз, когда ты вломишься в мою квартиру, я сломаю тебе пальцы».

Но он был прав: мне — нам — нужно вернуться к строительству нашей империи.

10

РЕЙНА

я

Это был день после Рождества.

Я медленно двинулся по темному замку. Все спали, а меня преследовали призраки, не имеющие никакого отношения к этому месту.

Замок передавался по наследству семье Глазго на протяжении последних семи столетий.

Построенное в тринадцатом веке, это место подверглось модернизации, но в нем все еще сохранялась атмосфера средневековья. Темные, сырые коридоры. Страшный подвал, похожий на темницу. На верхних этажах, как и в моей спальне, роскошь была очевидна. Внизу в воздухе танцевали слухи о пытках и правонарушениях.

У меня по коже побежали мурашки.

И все же каждую ночь я спускался туда. Может быть, это была моя мазохистская сторона, или я был жаждой наказаний. А может, это просто отражало состояние моего разума и души.

Потому что часть меня хотела наброситься на мир. Вместо этого я держал все это в себе и высвобождал тревогу и боль, мучая себя и скрывая это от всех. Мои бедра были тому подтверждением. Все негативные эмоции, вся боль, казалось, прошли, когда я порезался. Все началось со случайной царапины в душе после того, как Амон расстался со мной, а затем переросло в потребность в освобождении. Тот, который пришел только после того, как острый металл впился мне в кожу.

Наконец я вернулся в свою продуваемую сквозняками спальню. Толстые каменные стены обещали уединение, которого я жаждал своими беспокойными, наполненными снами ночами с мужчиной с темными волосами и еще более темными глазами. Помогло и то, что большинство занятых комнат находились в противоположном крыле замка.

Я открыл двойные французские двери моего личного балкона в этом замке без принца. Свежий декабрьский воздух пронесся по комнате. У меня по коже побежали мурашки, тонкая ночная рубашка едва согревала.