Неуставняк 2

…Не думаю, что в роте, которая слушала эту правду, могли зародиться хоть капли сомнения. Мы сменили часть отслуживших в ней солдат, вчерашние Слоны всё ещё глядят на них косо и готовы выполнить любую их прихоть. Им сейчас по барабану все наши повторяющие их невзгоды. Они устали от чистоты своей души и им в предстоящие полгода обеспечена реабилитация. Принявшие нас Деды – это они же, вернее, отдохнувшие позавчерашние Слоны. Они подросли за полгода своего тихого самобичевания, насмотрелись на себя со стороны и решили вытравить в себе ту боль, которая нестираемой меткой сидит в их убитом ими же мозгу…

Что-что, а команда «разойдись!» была выполнена на высоте, и мы, вчерашние курсанты, в какой-то момент времени даже опоздали.

В кубрик стали просачиваться по одному Дембеля, им, вероятно, не хотелось афишировать свою причастность к вчерашнему переодеванию. Ко мне подошёл Сергей Анатольевич и почти плаксиво спросил: «А где мой тельник?»

– А я знаю? – Вся эта история уже достала!

Утро хуже вечера и это что? Новый наезд?!

– Я же тебе сунул вчера под подушку.

– Куда сунул – там и возьми.

Сергей Анатольевич выудил из-под подушки свой тельник и скромно, то есть без слов, удалился.

До построения на завтрак оставалось дел чуть – заправить постели и умыться.

В кубрик зашёл счастливый Валера Горбунов – мой земляк, мой Дед и сосед по связке ярусов одной кровати.

– Бля, Саня, ты даёшь! – Он был действительно рад. – Я тебе защиту не гарантирую, но жизнь будет у тебя насыщенна!

– Слушай, Валера, – я не стал вступать в полемику и перешёл сразу к делу, – а тельники действительно при первой бане обменяют?

– Ну да, если ты хочешь, – он испытующе посмотрел на меня, – а что? Знаешь, можно и не менять, но тогда надо будет самому стирать, сушить и охранять, чтобы разведчики или свои не прибрали!

Я слегка нагнулся, схватил свой тельник за ткань на спине и стащил его с себя:

– На!

– Ты чё! Ротный – он же неадекват, разорвёт!

– Бери! – Моя решимость наполнила его и так не очень-то пугливое сердце ответной реакцией и он, стащив с себя, протянул мне свой.

На батальонном построении я стоял в полинялом тельнике, который не отличался от общего тона сослуживцев роты, и только остальные, бывшие курсанты, сияли грустью в первозданной новизне.

Ротный спросил меня, я ответил, он принял мои слова на веру и обмен утвердил.

Думаю, что мой порыв каждый расценил как поступок, но вот оценка, опять же, была индивидуальна.

К торжественному маршу!

Последующее событие было скоротечно и скрыто ночной темнотой. Я почти забыл его, но ковыряние в памяти напомнило о нём и может пролить свет на коллективность солдатских действий, даже если им противостоит командир.

Второй день пребывания в третьей роте был не менее насыщен, чем первый. Вечерний бутерброд первого дня я съел, запивая чаем из обливной кружки. Хлеб был сырым – не подмоченным, а именно сырым – он слипался, как пластилин, окончательно теряя форму при нажатии. Кусочек масла отказывался намазываться на сердцевину, заполнявшую края хлебного прямоугольника. Когда я всё же решился его откусить, то рот в секунду наполнила плохо пережёвываемая масса – масло приклеилось к нёбу, а так называемый хлеб, словно замазка, заполнил все дырочки между зубов и пазухи под языком. Всё это требовалось срочно запить, но была единственная кружка чая и нетерпеливый Шиханов, который сетовал на то, что мы придём лишь к середине фильма.

Завтрак тоже был не менее впечатляющим, чем вечер. Утренняя выволочка состава роты, косые взгляды незнакомых лиц, притирки в строю и плечевое пихание тесной толпы – всё было не вновь, но вот моя неготовность принять новый быт убивала!

Перед завтраком нам выдали столовый обвес – фляжку, котелок и подкотельник, чехол для них и ложку. Все это теперь было нашим и носить это мы были обязаны повсеместно, а значит, драить их и начищать три раза в день – по числу приёмов пищи.

Первый осмотр моего котелка выявил на его боку нестираемую надпись: «Хрюнь». Кто он, тот безвестный боец – пораженец в правах или наоборот, самодовольный Дедок, обожравшийся душ беспрекословных Слонов? Так или иначе, кашу мы ели с ним из одного котелка. В дальнейшем я частенько к нему обращался, когда оставался один на один сам с собой, а значит и с ним наедине.