Неуставняк 2

Мы же, вчерашне прибывшие, сидели, смотрели исподлобья и не принимали всё это! Потом позвали Пахалкина, и всё повторилось с точностью до мелочей, а затем на сцену стали выволакивать солдатиков из соседней роты, и наши Деды, перейдя с авансцены в партер, принялись подтрунивать и ржать, пока Деды второй роты упражнялись в силе – семеро на одного. И никто не останавливал этот беспредел. Не было рядом ни офицеров, ни прапорщиков, ни защитников, ни друганов, ни даже просто трезво смотревшего на вещи Человека! Были две стайки зажатых в палатке Слонов и куча Подонков, поменявшихся друг с другом местами.

– Так, хватит ржать! – подал с улицы голос прапорщик Булин.

Он с вечера принял дежурство по столовой, но ему претило заходить в палатку не своего взвода.

– Всё, закончить приём пищи! – произнёс Шиханов и встал.

Он не стал дожидаться, пока на столах закончится уборка, а пошёл по проходу в сторону выхода.

– А чё, блядь, не едим? – Он обратил внимание на наши нетронутые подкотельники, в которых виднелась наваленная горкой каша. – Так, быстро рты открыли и сметали весь хлеб, и чаем запили!

Я хлебнул чая, но хлеб трогать не стал.

– Чё, – Кучеренко подвалил к столу и посмотрел на меня – брезгуем?! Литовских щей не хватает?! Жрите, что дают, другого не будет! Зима наступит – это тортом покажется!

И всё равно я не стал. Как вообще после всего этого можно есть?!

– Так, остатки пищи вывалить в котлы обратно и строиться, – скомандовал Кучер, – это касается молодых Слонят, слышишь, Куделин?!

Раздался дружный смех выходивших из-за столов Дедов и скрежет ложек по подкотельникам, чтобы избавиться от остатков несъеденной пищи.

Были в этой драме и зрители, вернее, молчаливые созерцатели, которые прятали взгляд и всё ещё горбились, стараясь отгородиться от всех собственной спиной – Фазаны, ещё вчерашние Слоны.

Из палатки мы с Димкой Смирновым выходили последними. Он приостановил меня до выхода из-под полога: «Саня, это они нам показывают, что с нами будет, если не подчинимся!»

– Понимаю, только тебе проще, а вот я ещё не готов! – Это не было моё внутреннее противостояние. Но просто, вот так вот на веру принять все эти удары и слёзы?! Всё казалось невсамделишным.

Уж если бить – то смертным боем, а не так, как это происходит в этой палатке, словно не по-настоящему и даже не для острастки! И вроде не злоба, а вымещение надуманной обиды, которой изливался каждый удар по телу испуганного юнца. Знаете, порой казалось, что вместе с подготовкой к службе в войсках их в Ферганской учебке подготавливали и к дембелизму, чего не было в нашей учебной дивизии, так как там неуставные взаимоотношения были замешаны больше на наставничестве, чем на беспределе.

Но всё же жути на нас нагнали!

Тело, не согретое изнутри пищей, приняло ночную прохладу почти сразу. Луна совершенно потерялась в облаках, и только некое её сияние обозначало, что она всё же существует. Ночная равнина упиралась в еле различимые горы, которые тёмным контуром обозначали собственную высоту.

Куда здесь бежать?! Кажущаяся безжизненной местность ощетинилась неизвестностью, скрывавшей в себе войну. Какая она эта война? И за что? И где сейчас страшнее – здесь или там?!

– Так, рота, – неизвестно откуда взявшийся Кубраков, прорисовавшись из ночи, скомандовал и исчез, – полчаса на помытие котелков и – на построение на плац полтинника! И, Кучеренко, в строю должны быть все – и дембеля! Так им и передай!

Думаю, что в полчаса мы вписались. Рота в полном порядке была построена на плацу полтинника, где парад принимал ротный Хряпин. Он прогнал роту раз пять с края на край, потом отпустил офицеров и принялся упражнять личный состав самостоятельно. Чего он добивался? Ни чёткого шага, ни слаженности движения в эту темень не то что добиться – помечтать было невозможно.

– Заебать решил, – произнёс шедший рядом со мной Горбунов.

Он именно шёл, а не печатал, как мы, шаг. Вообще, за весь строй старались только мы, вчерашние.

– Рота, стой! – Хряпин, словно устав, прекратил поползновение на единый шаг.

Рота остановилась, вяло шаркнув приставной ногой.

– Налево!

Рота повернулась и нехотя замерла.

– Вы что, решили меня довести до белого каленья? Я вам что, лампочка Ильича? Я же освещать ваш шаг не буду, я ведь и на слух могу определить, кто марширует, а кто нет!

– Товарищ капитан, а что собственно произошло? – выразил мнение коллектива Кучеренко.

– А у вас что, короткая память, как у институтки?! – Хряпин оседлал голос и попёр: – Вы что, утро вечером не помните?!

– Ну, товарищ капитан, ведь разобрались, обратно переодели, что ещё? Вон они стоят как новенькие, их даже сегодня никто пальцем не тронул! – обиженно высказался Кучер, и его ропотом поддержал основной состав роты.

– А ты что?! Ещё собираешься и пальцем их трогать?! Кучеренко, не смеши! Тебя же соплёй перешибёшь! Ты на себя посмотри! С тебя штаны без резинки спадывают!

– А чё сразу на личности, я вас не оскорбляю.

– А ты оскорби! Оскорби! У вас же силы хватает мародёрить, вот и воздух ты уже шевелить начал! Давай, оскорби!