Неуставняк 2

Но самое главное – это то, что котелок требовалось мыть не сразу по приёму пищи, а минут через двадцать возле полариса, и счастье, если успеешь, так как он был единственным источником горячей воды в части. Жир, добавляемый в пищу, настолько плотно обволакивал стенки котелка и подкотельника, что в полевых условиях его можно было смыть именно горячей водой, но предварительно начистив котелок и подкотельник песком. А если не поторопиться, то мытьё холодной водой превратится в каторгу – жир не смоешь и сам обсалишься. Зачастую приходилось домывать котелок свой и Деда в том же поларисе, но минут за двадцать до приёма пищи, и не дай тебе Бог попасться с грязным предметом столовой гигиены – накормят, как свинью!!!

Помимо этой условности у каждого в этот день появилась обязанность мыть котелок одного из Дедов. Правда, мне поначалу Деда не досталось, но Свороб мыл сразу два – Кучера и Шихана! Со мной решили повременить, зато моим однокурсникам предъявили каждому по одному.

Целуйко достался Кирею (Вячеслав Киреев – младший сержант, замкомвзвода номер два) и его земляку по Белоруссии; Диму принял на себя Виктор Пастухов (младший сержант из взвода номер один); Вдова (Юра Вдовин – он же цыган) получил в услужение алтайского земляка Витю Чалова; Хвоста (Ваню) захомутал Цапок (Цапаев); а Валя Романов достался Филиппку (Вова Филиппов). Этот список не полон, так как молодых в роте было восемнадцать, а Дедов – двадцать два. К Каунасскому ротационному пополнению добавлялась ещё и кровь тел из Ферганской учебки, которая была основным наполнением 103 ВДД.

Моя невостребованность была мне на руку, так как, не понимая первоустройства ротного порядка, я затаился, вернее, встал сбоку.

Второй день рота прожила, заполняя промежутки между приёмами пищи мелкими делами. Мы, молодые, убирали расположение, потом закреплённую за ротой территорию, которая состояла из половины дороги вдоль корпуса модуля и пятачка перед солдатской курилкой. Курилка была тоже нашей, но под полог огромного шатра заходить было страшно – оттуда постоянно доносился приглушённый смех, похожий на ночное уханье сыча, и сверкали отблески недружелюбных взглядов. А чтобы не испытывать судьбу, я подпихнул в неё Свороба, который не сопротивлялся, но перед тем как войти в неё оглянулся с такой прощальной миной, что впору было совершить свой первый подвиг – закрыть товарища грудью.

Его принял звук довольного зверя, который начал подготавливать его к поеданию живьём…

Пачка сигарет, подаренная Шихановым, была настолько востребована, что к обеду я обратился к Володе, чтобы взять из своего РД одну свою – с фильтром.

– Ты меньше пачкой махай перед каждым и меньше кури, – наставительно проворчал он, – возьми эти, а те сбереги – пригодятся.

Он снова протянул мне пачку «Охотничьих» и выставил из каптёрки.

Не хочу сказать, что я понял всю суть вещей, но сигареты спрятал за пазуху, так как в мешке не подогнанного по размеру кителя их было не заметно.

Самым трудным было безделье после обеденной пустоты. Часть вроде жила и в то же время вымерла. Офицеры пропали, прапорщики растворились, а те немногие солдаты, что оставались на виду, были либо дневальными, либо молодым пополнением нашего призыва. Оставшись беспризорными, нам потребовалось место пребывания, которое в этом мире чужих условностей оказалось одно – маленький пятачок со стороны нашего всеобщего входа.

Напротив тыльного входа в модуль, через грунтовую площадку размером двенадцать на двенадцать стояли три большие конусообразные палатки. Слева направо – это бельевой склад батальона, потом курилка, в которой по внутреннему периметру располагалась скамейка со спинкой и пологом, открывающимся наподобие шатра. Третьей палаткой в ряду был вещевой склад нашей части. Перед бельевым складом стоял высокий узкий стол для укладки на него получаемого или сдаваемого белья, а по фронту линии палаток, как бы определяя границу пятачка – две длинные скамейки, на которых разрешалось сидеть, но курить было запрещено, а ещё с неизвестной целью его огораживал забор из труб в виде перекладин высотой не более полуметра.

В курилку входить было страшно, так как она скрывала в своём сердце всё, что не видели глаза снаружи, но курить в армии, как и повсеместно, положено только в ней!

И всё же, немного смоля, я начал новую эру курения перед ней. Нет, и до меня курили на этих двух скамейках – просто из нашего призыва первым начал это делать я.

Ещё одним местом для курения в части оставался поларис, который был посещаем чаще Слонами и, по собственной необходимости, Фазанами. Но там обычно встречались и плакались друг другу пораженцы, к которым я себя не относил и потому старался там не задерживаться.

В тот день в послеобеденное марево почти все молодые ротационного замещения, прибывшего из Гайжюная, оказались именно здесь. Кроме нас, связистов, из учебки в часть приписали тройку танкистов, несколько водил, восемь обычных курков и фельдшера.