Неуставняк. Книга 1

Я подошёл к строю и принялся лениво соображать, как впихнуться на своё «козырное» место. Центр зашевелился, чтоб нехотя освободить его, но боковые, сплочённые нерешительностью, медлили меня пропускать.

— Взвод! Равняйсь! — Мельтешение прекратилось. Гарик стоял на выходе из курилки. — Вторая колонна, шаг назад с правой ноги. Раз, два! Куделин!

— Я!

— Встать в строй!

Я проследовал на своё новое место. Рядом стоящие были выше меня, и я, словно заплата на белой простыне, нарушил идеальность взводной колонны.

На крыльцо вышел молодой костолом богатырского телосложения в белом халате размера на два меньше.

— Эй, пробирка, давай открывай свою калитку! — Требующий общения младший сержант Мартышкин не унимался.

— Закрой свой рот, воняет! — Отмахнулся фельдшер. — Так, кто первый? Заводи по одному.

Осмотр был формальный, наши медицинские книжки были почти пусты, и в них следовало заполнить лишь несколько граф.

Мы заходили по трое и раздевались. Больные, приписанные к медсанчасти, измеряли вес, рост и давление каждого. Сам «Пилюлькин» сидел за столом и выборочно осматривал кого‑нибудь одного. Ещё один больной, со слов самого же бойца, записывал показатели в книжки. Я на тот момент весил 82 килограмма, рост составлял 176 сантиметров, пульс 72, давление 145 на 90.

— Что-то давленьице-то высоковато?! Ничем не болел, водку на днях не употреблял? — Пристально посмотрел на меня «профессор».

— Не знаю, наверно, волнуюсь! — ответил «Незнайка» и я в очередной раз был допущен к служению Родине в качестве десантника.

Конвейер работал быстро и слаженно. Взвод был оприходован в течение пятнадцати минут, и мы строем, но уже под командованием младшего сержанта Гарифулина, проследовали на вещевой склад. Там старший сержант Радвила в присутствии начальника вещевого склада выдал нам остатки требуемого обмундирования и вещей, чтоб служба была комфортней и главное, теплей. Получение заняло примерно с час. Радвила заставлял каждого примерять полученное, и как только у кого-нибудь появлялись сомнения, тому сразу меняли обмундирование, подбирая под рост и полноту. Кроме того, по инициативе начальника склада был произведён обмен сапог, и каждый смог подогнать их под свою ногу. В результате мы были полностью одеты и обуты по всем стандартам того времени.

На складе одновременно получали обмундирование только два солдата. Остальные ожидали своей очереди, или наоборот, дожидались, когда получат другие, в фруктовом саду напротив склада.

— Ну что, Куделин? Послужим вместе? — Младший сержант Мартышкин подошёл сзади и положил мне свою худую руку на плечо.

Я по дворовой привычке резко повернулся через противоположное плечо и принял боксёрскую стойку.

— Ого, да мы боксёры! — Он непонятным движением схватил мою левую руку и легко завёл её мне за спину.

Плечо прострелила боль, но сдаваться я был не намерен, хотя руку было и жалко — положение было патовым. Обида подкатила под горло, так как в мозг плеснуло понимание: сила ни при чём, главное — умение!

— Саня, оставь мужика. Чего привязался?! Помнишь, что Гарик сказал?

— А я его не бью, а преподаю урок самообороны. Правильно, боец? — Он приподнял мою руку вверх, и я готов был упасть на колени.

— Правильно! — закряхтел я, согнувшись пополам.

— Отпусти, не ломай! — вступился сердобольный Ипполит.

— Живи! — Мартышка, чуть толкнув бедром, отпустила руку, и я свалился на землю.

Опыт ведения боя явно был не в мою пользу, и потому, вскочив, я не стал нападать, а, отойдя на безопасное расстояние, принялся отряхивать прилипшие к штанам и кителю былинки.

— Ты откуда такой борзой? — Мартышкин скалился улыбкой Гуимплена.

— Из второго взвода четвёртой роты. — Мне претило разговаривать с этим самодовольным уродом.

— Ты дурака-то выключи! Спорнём! Ты с Урала!?

— Ну. — Если я обижен, меня разговорить очень трудно.

— Чё ну? Баранки гну! Я из Челябинска! А ты? — Саня был очень настырен, его язык болтался, как пионерский галстук на ветру, и я привожу только выдержки, а не весь его словесный понос.

Обида, закравшаяся в душу, стала быстро пускать корни. Я закрылся в себе, но для виду старался что‑то внятно отвечать. Ему не удалось меня разговорить, но главное я для себя вынес — мы земляки, только он с южного Урала, а я со среднего. Южные все говоруны, а наши парни расположены более действовать, а не болтать.

— Да ладно, не обижайся, — он прижал меня правой рукой и постарался растрясти, — мы же с тобой земляки, а какие между земляками могут быть обиды?

Я бережно лелеял свою обиду, не позволяя лестным словам Мартышки проникнуть в сердце, чтоб не поранить её, пока она не окрепнет.

— А вы откуда? — Я обратился к Ипполиту, чтоб навязчивость Сани хоть немного спала.

— Я житель Пензы! — Гордости в словах не было, скорее, скромность или даже стыд.

— А вы суржанин или пензяк?

Глаза его широко раскрылись.

— А ты бывал в Пензе?!

— Нет, там делать нечего, просто я читал про неё.

— Всё равно приятно. Я родился и вырос в Пензе, поступил в институт, и меня после второго курса забрали в армию.