Неведомые земли. Том 4

Однако Юсуф Камаль счел сенсационное сообщение Депре «сомнительным». Автор этих строк утверждает, что оно не только сомнительно. Его можно полностью опровергнуть, ибо оно не выдерживает критического анализа, что, видимо, и удалось доказать[1216]. Твердое заявление португальца Фернандиша, будто его соотечественники стали на якорь у мыса Прас, абсолютно не соответствует объективной истине. Автор этих строк поставил на обсуждение следующие вопросы: «Как определили португальцы в 1484 г., что они действительно находились у этого Prasum promontorium? Нет ли здесь заблуждения, и притом очень сильного заблуждения? Разве действительное расстояние от Португалии до мыса Делгаду, измеренное вдоль западного и южного побережий Африки, не в два раза больше, чем показал Вашку Фернандиш?».

Можно совершенно точно доказать, что португальский посол жестоко заблуждался, когда делал свое торжественное заявление.

Прежде всего нужно учитывать, что Фернандиш выполнял дипломатическое поручение. Он хотел добиться от папы, чтобы тот признал португальскими владениями все уже открытые земли или те, которые еще предстояло отыскать в Африке. В таких случаях, как известно, политики не слишком строго придерживаются истины и охотно утверждают больше того, что можно доказать объективными фактами. Однако мы не оспариваем bona ifides Фернандиша: 13 декабря 1485 г., когда посол сделал свое заявление, юн мог добросовестно верить, что португальские корабли достигли Prasum promontorium и бросили якорь в Индийском океане. Поскольку мы и теперь точно не знаем, где был в действительности Prasum promontorium, ясно, что отождествление этого мыса было произвольным, а потому и совершенно ошибочным.

Автор этих строк утверждает, что мнимый Prasum promontorium Фернандиша — это не что иное, как открытый Диогу Каном мыс Санта-Мария в Бенгеле или другой пункт поблизости от него. Положение этого мыса под 13°24' ю. ш., где в 1482 г. был поставлен падран (см. гл. 193), соответствует приблизительно той широте, на которой искали Птолемеев Prasum promontorium. Птолемей помещал его под 15° ю. ш., несомненно слишком далеко к югу, как и все его области, которые искали близ экватора. Мыс Делгаду, напротив, находился под 10°24' ю. ш. Тогда надеялись, что именно здесь расположена южная оконечность Африки, и поэтому могла появиться мысль об идентичности обоих мысов, а также ошибочное представление, будто Диогу Кан бросил якорь в том месте, «где начинается Аравийский залив». В такое же заблуждение впадали еще античные авторы, приписывавшие карфагенянину Ганнону, который в Западной Африке проник почти до экватора (см. т. I, гл. 12), будто он дошел «до границ Аравии»[1217]. В средневековье это заблуждение было распространено так сильно, что в XIV в. Боккаччо писал в своей книге о морях, согласно цитате, приведенной Лас-Касасом: «Западное [Ilesperiuni] море — это часть Эфиопского [Индийского] океана»[1218].

Из-за того же ошибочного представления фра Мауро на своей знаменитой карте от 1457 г. без колебаний назвал Гвинейский залив «Sinus Eihiopicus» [«Эфиопский залив»].

В 1484–1485 гг. господствовали именно такие взгляды. Это подтверждается и сообщением о пройденном пути в «900 миль», который приводит точно к мысу Санта-Мария, а также тем обстоятельством, что Диогу Кан, попав в Конго, тоже полагал, что находится вблизи Эфиопии!

С тем же заблуждением мы встречаемся позднее на глобусе от 1493 г., который был найден в Лионе и описан Авезаком[1219].

Хотя в 1493 г. картографы могли гораздо лучше, чем в 1485 г., знать о действительном положении вещей, составитель этого глобуса еще более определенно обозначает мыс Mons niger [Черпая гора], соответствующий мысу Санта-Мария, как южную оконечность Африки, то есть впадает в то же заблуждение, что и португальский посол Башку Фернандиш.

Отсюда можно без лишних рассуждений предположить, что Диогу Кан. возвратившись в 1484 г. из своего первого успешного плавания, сам выразил надежду, будто достиг Prasum promontorium Птолемея. Если же Кан сам лично не имел широкого классического образования, то такое предположение мог высказать какой-нибудь португальский ученый, а Башку Фернандиш принял его на веру. Будучи дипломатом, он слишком поспешно бросил это сенсационное утверждение на чашу весов в Риме, чтобы добиться возможно больших политических преимуществ для своей страны.