– Бог наделил тебя метками, – сказала Кация, прикоснувшись к шрамам на лице Рунд. – И силой духа. Когда мы закончим обучение, ты поведешь меня за собой.
– И меня, – подхватил долговязый мальчик, Шим из Калахата. Прежде он издевался над Рунд вместе с другими, а теперь смотрел так, словно видел перед собой некое божество.
– Я тоже пойду с тобой. – Бёв подошел последним, но это не имело значения – в тот момент Рунд ощутила себя по-настоящему счастливой. Ее признали! Она стала частью стаи!
И гордость в глазах Бёва стала для Рунд лучшей наградой.
– Какие трогательные у тебя сны.
Рунд вскочила, и рука ее привычно потянулась к поясу, чтобы достать нож. Но пальцы нащупали пустоту.
Перед ней на полу, окружив себя зажженными свечами и скрестив босые ноги, сидела женщина. Старая, со сморщенным лицом, покрытым витиеватыми узорами, она не сводила янтарных глаз с Рунд. Свечные блики танцевали по впалым щекам, узловатым пальцам, в которых старуха сжимала ступку и пестик. Такие же были и у Дацин – и Рунд сама растирала в них целебные травы. Заметив, что Рунд смотрит на нее в ответ, старуха улыбнулась, показав вычерненные зубы.
– Что вы здесь делаете? Кто вы?
– Это я должна у тебя спросить, детка. Ты здесь гостья, не я. – Подумав с минуту, незнакомка продолжила: – Человеческое племя зовет таких, как я, ведьмами. Ты тоже можешь меня так называть.
Рунд медленно опустилась на соломенную подстилку и натянула на плечи одеяло.
– Черога. Ну конечно. Что, будете накачивать дурманящей настойкой и выпытывать нужные сведения? А Бёва, стало быть, отведут к настоящему палачу? Мило.
Черога еще некоторое время смотрела на Рунд, после пожала плечами, закутанными в черную хламиду, и вернулась к своему занятию. Пахло хвойным маслом, можжевельником и рябиной. Рунд настороженно следила за каждым движением старухи, но та и не думала на нее нападать.
– Мне сказали, что у тебя остались раны после Мадрих. Их надо обработать и заговорить. Видишь ли, детка, – голос чероги звучал высоко и мог принадлежать молодой женщине, – Мадрих давно не пила человеческой крови. И сошла с ума от радости, когда увидела вас. Для таких древних существ, как мать, нет значения, свой ты или чужак. Повезло, что я подоспела вовремя. Кажется, она собиралась иссушить тебя до капли.
– Откуда мне знать, что вы готовите не отраву?
Ведьма вскинула на нее глаза, и Рунд почудился огонь, горящий в глубине зрачков.
– А не все ли равно? Мне кажется, тебе нечего терять, и нет того, ради кого хотелось бы отсрочить смерть. Так зачем попусту волноваться, от моих рук ты умрешь или от других? Смерть есть смерть. И это не конец.
«Мы умираем, чтобы родиться вновь».
– Тебя учили, наверное, совсем другому. – Старуха засунула руку в карман и, выудив оттуда сушеную веточку алой изабеллы, бросила ее в ступку к другим травам. – И ты легко поверила. Понимаю, детка. Слепой бог умеет подольститься. Славный был мальчишка при жизни – поначалу. Только жадный – это его и сгубило. И пророк из него получился неважный, скажу я тебе по секрету.
Рунд подумала, что ослышалась, но нет – карга продолжала бормотать про тацианского бога так, словно они вместе играли в детстве, а после их пути неожиданно разошлись. «Наверное, она сумасшедшая. Такое бывает со стариками». Но острый взгляд, которым ее время от времени награждала черога, не мог принадлежать умалишенной.
– Вы… – Голос от волнения сел, и Рунд прокашлялась. – Вы знали… Слепого бога?
Ведьма ответила не сразу. Сначала она закончила толочь травы, затем, удовлетворенно осмотрев полученную густую кашицу, поднялась на ноги, оказавшиись ростом ниже Рунд. Браслеты, зазвенев, скатились на запястья. Медленно черога подошла к Рунд и кивнула той в сторону головы – мол, разматывай повязку.
– Н-да, хорошо тебя приложила наша зверушка. Но ты не бойся, заживет, и глазом моргнуть не успеешь. Смотрю, он у тебя только один, а ты его не бережешь. – Окунув пальцы в смесь, черога принялась осторожно смазывать ссадины, которые тут же стало щипать. – Ничего, ничего, потерпи. Боль можно победить только через другую боль. А бог… Я не просто его знала. Я была той, кто его ослепил.
Черога сказала это с гордостью. От нее пахло древесным углем и мясной похлебкой, а еще – свежим ветром и хлебом. Рунд, давно ничего не евшая, прижала руки к урчащему животу. От запаха трав кружилась голова – или, может быть, от голода. Закончив с головой, старуха перешла к спине – пришлось поднять рубашку. Рунд колотило, а черога, напротив, будто и не чувствовала холода.
– Занятная цифра у тебя на спине.
Рунд дернула плечом. Ее нанесли сразу после того, как выжгли клеймо, и Рунд не знала, что вызывает у нее большее отвращение.