Невеликий комбинатор

Теплов натянул пальто и поднялся с места. За прошедшие дни момент встречи с проводником в тамбуре несколько стерся из памяти. Но смутное воспоминание о попытке нахамить осталось. А в двадцать первом веке и одноименном вагоне это было недопустимо! Во всяком случае, в радиусе пяти метров от Карла Ильича. Приоткрытая дверь купе проводников скрипнула, впуская пассажира в демисезонном пальто.

— Ну здравствуйте, любезный! — произнес хорошо поставленный голос с отчетливо барскими интонациями.

— Виделись, — грубо рыкнул проводник, опознав невнятного «ботаника», всю дорогу не отрывавшегося от книжек.

— Потрудитесь предъявить налоговую декларацию, санитарную книжку, график подсадки и лицензию на торговлю алкоголем, — капризно и устало приказал Теплов, деловито усаживаясь к столу.

Опытный труженик полудохлого дорожного сервиса прочувствовал глубину своей ошибки мгновенно. То, что в купе вошел ревизор, не вызывало сомнений. А поскольку такими интонациями на родной Октябрьской дороге пользовались исключительно московские гости, выходило, что разнос будет полным. Вплоть до показательного уголовного дела. Как-то не к месту вспомнилась первая встреча с замаскированным ревизором. Проводник вспомнил начало своей гибели и застонал.

Карл Ильич хмыкнул и открыл рот:

— Налогообложение и гражданская позиция вступают в некоторый балансовый диссонанс…

Застоявшаяся вонь купе всколыхнулась, заволакивая нестойкий мозг не совсем почетного железнодорожника. Собственные прегрешения, до ревизии казавшиеся невинными мелочами, обрели густую черную окраску. Мутный поток убедительных, но плохо понятных фраз явно угрожал потерей рабочего места. А следом и свободы. Красный нос несчастного проводника сочился раскаянием. Остекленевшие глаза уставились на его кончик. Но и там не было видно выхода из топкого болота словоизвержения…

Наконец проводник не выдержал и жалобно завыл, перекрывая обличительную речь ревизора. Теплов слегка вздрогнул, словно приходя в себя. На его тонких губах промелькнула довольная улыбка. Он замолчал, вышел из купе проводников и закрыл дверь. А внутри, в луже искреннего раскаяния, остался сидеть тощий мужичок в серой рубашке. Шмыгая красным носом, он торопливо строчил на листке в клетку заявление об увольнении по собственному желанию. По содержанию идентичное явке с повинной.

За окном потянулись заболоченные огороды с домами, напоминающими сараи. Унылые дачные пригороды вокруг Петербурга походили на засиженную кем попало раму, обрамляющую окно в Европу. Карл Ильич вернулся на свое место. Новые знания, приобретенные из газет, журналов и книг, бурлили в голове, требуя применения. Теплов покосился на попутчиков. Ни о чем не подозревающие пассажиры обычного старенького плацкарта тоже посмотрели на необычного попутчика, промолчавшего десять дней. Пожилая женщина с малолетним внуком дружелюбно улыбнулась:

— Подъезжаем.

Молодожены с соседней полки дружно откликнулись в один голос:

— Да!.. Нет!..

Карл Ильич вальяжно оперся на потертый до дыр столик и загадочно шепнул:

— Как продюсер и где-то даже промоутер последних презентаций я могу оттопыриться и без тусовки… — Теплов доверительно наклонился вперед. — Но депозиты — путь к отвязанному беспределу…

Туман пополз по проходу, накрывая сознание слушателей ватным одеялом доверительности. Карл Ильич с наслаждением расходовал новый словарный запас. Для людей ему было ничего не жалко. Он мутил актуальные темы от всей души и искренне верил сам себе. В последние минуты пути молодожены вдруг поняли, что рядом с ними инкогнито ехал величайший деятель современности. Мнения супругов разошлись лишь в отношении псевдонима гения.

Пожилая женщина догадалась, что сосед — брат губернатора, почти сразу. Но никому не сказала.

И только ее внук не желал расставаться с Бэтменом. Пока тот не улетел…

Неизвестно, сколько еще человек могли найти свое счастье в двадцать первом вагоне. Но на пике куража Теплов остановился. Последняя, еще не прочитанная газета лежала у приоткрытого окна. Легкий сквозняк из немалых щелей в рамах шевелил листы. На развороте «Купчинской правды» деловито кривилось лицо олигарха. В момент многозначительной паузы, которая абсолютно ничего не означала, Карл Ильич вдруг зацепился взглядом за заголовки статей:

«Как сделать состояния на шапках?»

«Олигарх Лысинский — сапожник без сапог?»

«Лысинский не носит шапок!»

«Особняк шапочного короля — в поселке Шапки?..»

Фамилия под фотографией показалась знакомой до почечной колики. Физиономия на снимке — тоже. События двадцатипятилетней давности мгновенно всплыли в памяти.

Теплов перестал мести пургу и встал. Попутчики тоже поднялись. Но тут же осели, повинуясь властному жесту. Карл Ильич сунул руку во внутренний карман пальто, словно нашаривая нечто крайне важное, и направился к выходу.

Длинная непрямая кишка поезда втянулась в узкий проход между платформами. Локомотив издал короткий прощальный гудок, похожий на отрыжку романтики дальних странствий. На заплеванный перрон Московского вокзала ступила нога гражданина Теплова. Его никто не встречал.