Люди как-то притихли, постигая такую простую и вместе с тем потрясающую мысль. А Шурка, всё больше воодушевляясь, пояснил:
— Если все придём… готовые, с «сидорами» заплечными… Берите, мол, за веру, царя и отечество — нас и взять не смогут, и судить не смогут!
— Ура!
— Давай!
С трудом перекрикивая общий шум, он закончил:
— Всех снять надо! И с Листовской увлечь мужиков, чтобы ни один не остался!
Абызов понимал, что его грабят, — среди бела дня беспардонно облапошивают, «раздевают», как опытные шулера в карточной игре какого-нибудь залётного. Они играли… то есть заседали в кабинете управляющего Назаровским рудником, в бывшем его, Абызова, кабинете, только ныне во главе стола сидел Клупа. И всё же не он задавал тон заседанию, а представитель объединения «Продауголь» Лев Сергеевич Кадомцев.
Сидел он в сторонке, у окна, тоскливо посматривая на пустой двор, по которому ветер гонял шелуху от семечек, волочил пряди рогожного мешка и ещё какой-то мусор. В совещании принимали участие главные инженеры и бухгалтеры обоих рудников, макеевский и юзовский приставы и даже начальник сыскного пункта ротмистр Щеколдин.
Положение создалось угрожающее. Чтобы его исправить, надо было решиться на какие-то жертвы. Но почему в качестве жертвы избрали именно его, Абызова, Василий Николаевич не понимал и не желал понимать.
Ещё утром стало известно, что ни кочегарам, ни камеронщикам не пришла смена. С помощью стражников удалось задержать кочегаров до десяти утра, но это не имело смысла. Котлы гасли, давление пара падало, камеронщики и стволовые оставили шахту.
Перепуганный Клупа стал названивать по всем телефонам, собрал у себя ближайших помощников, когда приехал нарочный с воинской платформы, что была оборудована на Ясиноватской ветке. Эту ветку и тупиковый путь построили осенью четырнадцатого — длинные бараки, коптёрка и небольшое помещение для конвоиров. По всей России мобилизованных от момента призыва и до прибытия в часть сопровождали под усиленной охраной.
Нарочный оказался солдатом-сверхсрочником из конвойной команды призывного пункта. Тараща выцветшие глаза, он сообщил Клупе:
— Такого не бывало, вашбродь… Больше тыщи человек обсели пути, запрудили платформу — в солдаты пришли записываться. С Назаровки все и с Листовской. Больше с Назаровки. Туды позже, говорят, обед станут требовать, одним словом — довольствие. Подпоручик велели донести. Оне и в Бахмут нарочного послали.
А потом позвонил Абызов. Стали звонить из Юзовки и Макеевки. И стали слетаться в Назаровку. Есаул Чернецов, переступив порог этого кабинета, чуть ли не со злорадством сказал:
— Достукались… Я бы их всех как есть вывез на фронт и завтра же бросил под немецкую шрапнель.
— Оставьте ваши казарменные штучки! — осадил его Кадомцев. — Шахты затапливает. Кочегары тоже ушли на воинскую платформу.
Вначале, чтобы выиграть время для манёвра, решили создать аварийную бригаду. Вызвали механика, монтёра Штрахова — первого специалиста в паросиловом хозяйстве, мастера Брюханца и ещё нескольких. Им предложили взять в помощь военнопленных или даже стражников, самим засучить рукава и поднять давление пара в котлах, обеспечить работу ветилятора и хотя бы части насосов. Но те, на кого надеялся Клупа, подозрительно молчали. Брюханец спрятался за чью-то спину, механик вопросительно посматривал на Штрахова.
— Это ненадолго, — удивляясь их отчуждённому молчанию, сказал Клупа, — хотя бы на сутки.
Но мастера молчали… Тогда Кадомцев, который со скучающим видом посматривал в окно, обернулся к ним и с мягкой улыбкой, всем своим видом показывая, что он, конечно же, шутит, спросил:
— Надеюсь, господа не решили переметнуться к забастовщикам?
Первым не выдержал Степан Савельевич Штрахов. Хоть и неблагодарное это дело — объяснять начальству, что при всех его регалиях оно, мягко говоря, не совсем компетентно, — однако бывают случаи, когда объяснять приходится. Недовольно глядя куда-то в потолок, он стал говорить, что если на подъёмную машину ещё можно поставить его самого или механика, то где набрать столько камеронщиков? Ведь за один раз человеку не объяснишь, как управляться с паровым насосом. На два рудника человек десять кочегаров надо, не считая помощников. Кого попало возле топки не поставишь — это не домашнюю печку топить. Через узкую дверцу надо уметь швырнуть лопату угля точно, чтобы он метров через пять-шесть лёг куда надо. И так — не одну тонну за смену. А коржи с колосников на ходу сбивать?
Штрахов пояснял, а сам всё больше досадовал на себя: неужто механик этого не понимает? Почему молчит, почему вынудил его распинаться перед этой бражкой? Если говорить честно, он и при возможности не пошёл бы против народа — слишком уж распалились нынешние страсти. Поэтому закончил почти сердито:
— Быстро сходются — слепыми родются. Мыслимое ли дело — враз всех заменить!
Чернецов терпеть не мог людей, которые позволяют себе не трепетать перед начальством, которые могут не крестясь пройти мимо церкви. Слушая Штрахова, он думал, до чего распустился народ!