Невенчанная губерния

— Ты сам, старик, мог бы сначала подумать, а потом уж за всех тут расписываться, — вырвалось у есаула.

Степан Савельевич растерялся. Этот спесивый офицеришка в золотых погонах, шнурочках и трескучих ремешках, который всей-то науки освоил «ать-два!» и ничего больше, позволяет себе срамить его… Штрахов обернулся к Чернецову и, глядя на него свысока, как солдат на вошь, сказал:

— Этот… красивый парнишка… — Но не сдержался, изменил тон, гаркнул: — Он срал в пелёнки, когда я уже под землёй работал и паровые машины собирал!

Кадомцев быстро покинул своё место у окна и стал между ними. Обращаясь к есаулу, сказал: «Успокойтесь». Потом повернулся к Штрахову: «А вы, мастер, уходите… Все мастера могут уйти, вы свободны».

Пока шли разговоры насчёт аварийной бригады, выпроваживали мастеров, из кабинета в приёмную дважды выходил Туркин, потом Щеколдин. Наконец, все успокоились, и Клупа вопросительно посмотрел на Кадомцева, собираясь продолжить совещание.

Лев Сергеевич Кадомцев имел влияние не только как представитель могущественного объединения «Продауголь», которое раздавало заказы, кредиты, диктовало цены на уголь. Лев Сергеевич располагал весьма высокими связями. Бельгийское отделение хозяев Назаровки по случаю занятия Брюсселя немецкими войсками временно пребывало в Лондоне и оттуда давало указания своим русским совладельцам — не очень богатым, зато титулованным, имевшим влияние в министерствах и даже при дворе. Именно их интересы представлял в «Продаугле» Кадомцев.

— Господа! — сухо сказал молчавший до сих пор Щеколдин. — Я должен сделать сообщение, которое весьма существенно для дальнейшего хода нашего совещания. Только что поступили агентурные данные о том, что на Рыковке, Берестовке и других рудниках уже идёт сбор пожертвований в пользу забастовщиков. Мы, конечно, примем меры, но всех за руку не схватишь.

Клупе стало плохо, он совсем растерялся. Под землёю и дальше будут бездействовать насосы, в галереи проникать и скапливаться вода, а забастовщики при небольшой поддержке со стороны смогут продержаться ещё с неделю, а то и больше… Погубят ведь шахту, надолго погубят… Абызов тоже переживал, но ему было легче! Он знал, насколько могущественны хозяева Назаровки. Они могут пожертвовать управляющим, но только не шахтами! При необходимости смогут выйти хоть на самого военного министра. А если приструнят назаровских — листовские сами вернутся в забои. Как бы угадав его мысли, Клупа сказал:

— Возможно, обратимся к атаману? Пара сотен казаков…

— Затычку нашли! — не выдержал Чернецов, смертельно обиженный тем, что никто не возмутился поведением старика-монтёра. — Люди добровольно хотят идти на защиту отечества, а на них с нагайками? Как это объяснить? Вот если бы на самом деле посадить всех в вагоны…

— Оставьте… — Кадомцев повернулся к ротмистру. — Какие настроения среди бастующих. Последний предел их требований, при котором они согласятся вернуться к работе? Что известно вашей агентуре?

— Об этом лучше осведомлён господин Туркин. Доложите!

Федот Федотович, посрамлённый неудачей с ночными арестами, очень хотел оправдаться перед начальством. И когда Щеколдин предложил ему сообщить сведения, собранные местной агентурой, весь подтянулся.

— Так что… Если начать с посёлка — больше всего боятся преследований, отправки на фронт, арестов. На этом пункте будут стоять…

— Вы его примите, — обронил Кадомцев, пресекая дальнейшие рассуждения на эту тему. — Арестами займётесь через неделю-другую. И по одному, аккуратно…

Далее Туркин сообщил, что прибавка двадцати копеек на рубль устроила бы почти всех, кроме «горлохватов, которым что ни дай, всё равно бунтовать будут». Такие же, примерно, настроения и у листовских шахтёров.

Кадомцев, который ещё минуту назад вёл себя как в некотором роде созерцатель, вдруг резко встал и сухим, не терпящим возражений тоном изложил план действий.

— Господа, — сказал он, — у нас нет времени на дискуссии и гадания. Мы сейчас же направляемся на воинскую платформу. Первым выступит Василий Николаевич и, не вдаваясь в подробности, объявит о прибавке всем листовским двадцати процентов к зарплате.

— Даже? — рстерялся Абызов.

Это был грабёж! Двадцать пороцентов — легко сказать. Ещё раз отложить до поры свою мечту о Кудрявой балке, изменить многие свои планы! Ему, как псу, давали пинка, непонятным образом позабыв, что он не пёс, а хозяин!

— Далее, — не давая ему высказаться, продолжал Кадомцев, — господин Клупа примет все требования, кроме политических.

Увидав, как поморщился Клупа, Лев Сергеевич панибратски улыбнулся ему:

— Ну, что нам стоит! Такие мелочи: бесплатная баня, комната для сушки портянок… Закончите же — прибавлением зарплаты в размере пятнадцати процентов. Всем категориям. Я побеспокоюсь, чтобы к этому времени на площадку стали подавать вагоны для перевозки солдат. Вот и всё, господа. Кажется, у Василия Николаевича были какие-то замечания?

— Да. Листовская может не потянуть такую прибавку…