Лейхи снова кусает губу, раздирая кожу зубами почти что в лохмотья. Смаргивает грусть с ресниц, что поселилась тут так давно, что он почти что привык.
- Хочешь рассказать мне, Айзек?
Эллисон не говорит больше “малыш”, и за одно это он уже благодарен. Как и за то, что может просто быть рядом сейчас, касаться руки, вдыхать ее запах (жимолость и мимозы, как прежде, но еще – пронизывающий до костей ветер и снег, что искрится на кончиках ресниц, когда она чуть поворачивает голову).
- Ты умерла, и я сорвался, поехал к нему... Не мог оставаться там со всеми. Ходить по тем же улицам, где мы гуляли, смотреть на то же небо, вдыхать тот же воздух и знать, что тебя больше нет.
Шмыгает носом, а она ласково взъерошивает спутанные кудряшки, и мальчишка снова дрожит. От холода, печали, иррациональности происходящего. Хотя... он – оборотень, она была охотницей, павшей от клинка демона Они, чьи глаза светились золотисто-зеленым, а ее лучшая подруга-банши в это время захлебывалась собственным криком, почувствовав ее смерть. ... Вся его жизнь, ее смерть – один сплошной сюрр.
- Поехал к нему, – повторяет опять, будто бы вспоминая или пробуя слово на вкус.
- И понял, что любил лишь его. С самого начала, Айзек. ... Первая любовь – она не проходит, милый. Не у вас, не у волчат. Она навсегда. А он ведь был в самом начале?
Откуда ты знаешь так много, Эллисон Арджент? Зачем ты роешься в моей голове, вытаскивая прошлое из темных пыльных углов, куда я затолкал его, надеясь никогда больше не вспоминать? Вычеркнуть, как какой-то из пунктов в списке покупок.
- Так глупо... Мы были детьми, лет по 12.
- Он тоже чувствует это. Вы оба, Айзек. Иначе ты не пролетел бы полмира в том самолете, хотя так боишься высоты. Ты знал, что только он поможет тебе, ведь так? Почему ты испугался? Зачем сбежал от него среди ночи и плутал до рассвета по темному холодному Лондону?
“Что, если он тоже умрет? Что, если я несу смерть всем, к кому прикасаюсь? Как с тобой, милая Элли?”
Холодные губы оставляют на щеке фантомный поцелуй. Она уже не улыбается, обхватывая лицо ладонями, заглядывая через зрачки в самую душу.
- Он ведь ищет тебя, а ты даже не знаешь. Спрятался так хорошо... Вернись, Айзек. Обещай, что вернешься.
Ее образ плывет и будто бы течет между пальцев, как рисунок на кирпичной стене сада, размываемый теплым летним дождем. Рука выскальзывает из руки и палец снова касается губ напоследок.
- Обещай. В память обо мне. Обещай, что попробуешь снова.
- Я... обещаю...
В темной и уже такой пустой комнате, где лишь полная луна заглядывает сквозь ветви в окно. Озноб пробирает до костей, и Айзек наматывает на шею свой шарф, пытаясь вспомнить, куда засунул чемодан.
- Я обещаю, Эллисон.
====== 55. Джексон/Айзек ======
Комментарий к 55. Джексон/Айзек https://pp.vk.me/c633319/v633319352/f4df/Z1S6FACJC-g.jpg
- Джексон, мы должны уходить. Джексон, пожалуйста, очнись!
Пальцы бездумно сжимают мятый хлопок обычно идеально отглаженной рубашки. Встряхивает снова и снова, никакой реакции. С размаху по щекам, оставляя на идеальной коже красные следы от ладоней. Раз, другой, третий. Бесполезно.
- Джексон, пожалуйста. Джекс...
У Айзека глаза щиплет от отчаяния и беспомощности, и всхлипы почти рвутся из горла, грозясь заглушит доносящийся снаружи грохот, звуки выстрелов и треск от рушащихся небоскребов, что складываются один за другим как карточные домики от порыва ворвавшегося в окно сквозняка.
- Джексон!!!
Глаза пустые, будто из них высосали жизнь, будто это не его Джексон, а подделка – резиновая кукла, оболочка, которую кто-то подкинул вместо обычно саркастичного и насмешливого парня. Кто-то дергает за рукав, и Айзек слышит крики друзей, пытающихся перекричать нарастающий шум. Где-то вдалеке раздается гул крутящихся лопастей вертолета, вспарывающих воздух, как газонокосилка траву. Как-то тупо и отстранено он думает, что кому-то повезло. Кто-то еще успеет убраться из города, что превратился в гигантский капкан, адскую мышеловку из огня, стекла и бетона, которой мегаполис стал за каких-то 15 часов...
- Айзек, тащим наверх, на крышу. Давай помогу, подхвачу его с той стороны. Айзек не стой столбом, вертолет Хейлов приземлится меньше, чем через 20 минут. Черт, да проснись ты уже!!!
Скотт встряхивает бету за шкирку, и лицо кудряшки приобретает-таки осмысленное выражение, глаза проясняются, уже не напоминая затянутое тиной болотце.
- Я не брошу его.
- Никто не предлагает бросать. Держи его крепче, ускоряйся!!!
Они волокут его по заваленным мусором лестничным пролетам все время вверх и вверх, как мешок с булыжниками или гнилыми овощами. Плечи ноют, и из разодранные об острые прутья бока сочится густая кровь, пропитывая превращающиеся в лохмотья одежду.