Never (СИ)

От теплоты в голосе этого обычно хмурого и раздражительного (но – с другими, не с ним, не со Стайлзом!) мужлана Стайлз млеет и буквально растекается по столешнице ванильной лужицей растаявшего желе. А потом чуть подбирается, пытаясь собрать себя в кучу, вспомнив, что не задал один очень важный вопрос:

- Ты помнишь, какой сегодня день, Дерек Хейл? – тихонько и вкрадчиво, как кот, подстерегающий мышь у норы.

Еще один тихий и какой-то очень уж ласковый смешок с другой стороны.

- Детка, я не забыл бы, даже если б пытался. Ты же все уши прожужжал мне про столь знаменательную дату.

- И это значит, что сегодня ты вернешься наконец-то домой? И спасешь своего несчастного парня от тоски и одиночества... – Стайлз подвывает для убедительности и пытается шмыгать носом. Хейл стоически пытается не ржать в голос над этими попытками.

- Стайлз, ты офигел. Я уехал вчера вечером. И через час выезжаю обратно.

- Я приготовлю праздничный ужин! – мгновенно оживляется парнишка, в уме уже проводя ревизию холодильника и кухонных шкафов.

Сегодня он порадует своего волчару особенно изысканными лакомствами. И, ладно, даже не подумает про шпинат и стручковую фасоль. Один раз можно и расслабиться, наверное.

- Малыш, может быть, мы закажем ужин из ресторана? – осторожно интересуется Хейл, явно скрещивая пальцы.

- Вот еще, и получим кучу гадости в соусах, еще и консервантов каких-нибудь напихают, а то и плюнут в подливку. Нет уж, волчара, я приготовлю все сам! Ты будешь в восторге! Я обещаю. Все собирайся. И целуй от меня Лору и Талию. Кора, думаю, обойдется...

Дерек вздыхает так тяжело, будто ему предложили сбегать до вершины Эвереста в буран и быстренько вернуться обратно, не прерываясь на отдых.

- Хорошо, – так покорно, будто на самом деле уверен, что Стилински накормит его гороховой кашей и капустным салатом на их годовщину, а ему придется жрать это, не убирая с лица улыбку счастливейшего из смертных.

Стайлз отключается. А потом хитро щурится и опрометью кидается в комнату, чтоб переодеться. Для вкуснейших отбивных по рецепту семейства Стилински просто необходима свежайшая вырезка и особые приправы, что продают в крохотном азиатском магазинчике на углу. И шпинат... без шпината все же никак не обойтись.

====== 57. Джексон/Айзек ======

Комментарий к 57. Джексон/Айзек https://pp.vk.me/c633928/v633928352/11cb6/37GRYA_tPK8.jpg

- Джексон, я просто...

Потупленный взор, чуть сгорбленные плечи и пальцы сжатые до побелевших костяшек. Длинные, красивые пальцы, что когда-то до синяков стискивали его, Джексона, плечи, когда он входил в это тело рывком, до упора, прижимая к кровати, не позволяя отвести взор ни на мгновение. Когда-то. Буквально вчера.

- Схуя ты решил, что мне интересно? Бесишь, Лейхи. Жалкий, какой же ты, сука, жалкий. Пиздливый. Затасканный, как пиздец. Блять, ты можешь не дышать в мою сторону? От тебя же чужой спермой разит за милю. Меня щас стошнит.

Тошнота и впрямь накатывает волнами, сжимая горло спазмами, которые Уиттмор едва умудряется сдерживать. Под веками щиплет и щекочет, а лицо словно судорогой свело, но он тянет свою фирменную ухмылку и цепляет любимую маску “я-ничего-не-чувствую”.

- Не было ничего. Ничего не было, Джексон. Клянусь тебе.

Бормочет еле слышно и, кажется, все время губы кусает. А глаз так и не поднимает, и крупные прозрачные слезы капают из глаз на футболку, расползаясь по ней темными бесформенными кляксами.

Волк скулит и рычит одновременно, поднимается на задние лапы и дерет грудь изнутри когтями, пытаясь вырваться, рвануть навстречу. Слизать слезы с лица, ткнуться влажным носом в ладонь. Утешить.

Это же Айзек. Твой Айзек.

- И ты не стонал, как сучка, когда он вылизывал твою блядскую шею и лапал за зад?

- Джексон, это... больше не было ничего. Как затмение. Прости меня, Джекс... я никогда...

- Ты никогда! – рявкает Уиттмор, сверкнув лазурной радужкой, и чувствуя, как из сжавшихся в кулаки ладоней на размокшую от недавнего дождя землю капает кровь – горячая, как свежесваренный грог.

Делает ровно два глубоких вдоха, останавливая обращение. И изо всех сил старается не протянуть руку, чтобы вытереть слезы с его лица. Красивый. Ранимый. Любимый. Все еще любимый.

До скончания времен.

Продолжает уже на два тона ниже:

- Конечно же никогда. Потому что теперь ты свободен, как птица в полете. Уходи, Айзек. Просто вали.

- Не надо, пожалуйста, Джексон. Джексон, прошу...

Его широкие плечи дрожат, а слезы уже льются по лицу непрерывным потоком. Внутренний волк задирает морду к всходящей луне и заунывно воет, обвив лапы пушистым хвостом. Хочется въебать себе по лицу или спрыгнуть с обрыва. Чтобы не было так щемяще-пусто в груди. Чтобы волк не сходил с ума. Чтобы забыть, навсегда вычеркнуть въевшуюся в память картину: Лейхи, отвечающий на поцелуи другого, Лейхи, плавящийся в чужих руках, как шоколадный батончик на солнце.

- Мне даже смотреть на тебя противно. Нет, вру, я чувствую, что вот-вот блевану, даже когда вспоминаю, что ты где-то там есть...

“А еще меня скручивает так, что ни выдохнуть, ни вдохнуть. Загнусь без тебя, Айзек. Задохнусь просто”