Never (СИ)

Не успевает закончить, как длинные руки хватают поперек туловища, и эта нескладная орясина несется к воде, взвалив его на плечо, улюлюкает и даже подпрыгивает по дороге.

— Оборотни не болеют. И ты идиот, если решил, что я буду купаться один, без тебя.

Не снижая скорости – в ледяную прозрачную воду. Воду, где отражаются далекие горы с снежными шапками и высокое далекое небо. Падают в глубину, прямо в одежде, отфыркиваются, хватаясь друг на друга. Так холодно, что зубы немедленно начинают выстукивать дробь, а губы синеют.

Джексон матерится сквозь зубы, отталкивая цепляющуюся за него обезьяну. Лейхи ойкает коротко, и через мгновение озерная гладь смыкается над беспокойной кудрявой головой.

Это что, шутка такая?

Секунда, вторая, четвертая... Вода гладкая-гладкая, как нарисовали.

Ноги сводит судорогой от холода, а сердце в груди пускается галопом, когда до Уиттмора доходит.

Лейхи, блять, идиот! Придушу!

Вдыхает глубоко, ныряя.

Наверное, тут не так глубоко, как казалось. Или он, Джексон, так испугался, что... К черту... Подхватывает подмышки уже у самого дна, тянет наверх – к воздуху, к ветру. Выволакивает на берег. Айзек виснет в руках тряпичной куклой – красивый, беззащитный... холодный.

Дыши, мать твою, Лейхи, просто дыши!

Искусственное дыхание – рот в рот. Я буду дышать для тебя, слышишь, ты только очнись. Айзек, малыш... Непрямой массаж сердца, как учили на курсах спасателей.

— Малыш, дыши. Дыши, я прошу. Я же люблю тебя. Я не смогу... Айзек...

В ушах такой звон, что странно, как перепонки еще не полопались.

— Айзек...

Тело в руках дергается, а потом волчонка сгибает пополам, он кашляет, отплевываясь, вода течет из носа, изо рта. Джексон прижимает к себе так, что слышится хруст костей.

— Ты зачем в воду полез, если плавать не умеешь? Я же чуть не рехнулся, ты же мог... Блять, Айзек. Я так испугался, малыш.

Перебирает спутанные мокрые кудряшки, что сейчас, в свете заката отсвечивают бронзой. Целует торопливо в макушку, в затылок, лоб, щеки, губы...

— П-прости, – Лейхи всхлипывает и жмется к такому же мокрому, холодному телу, не знает, куда спрятать глаза, сжимается, как в ожидании удара или, как минимум – скандала. – Я все испортил. Ты такие выходные нам устроил, хотел дать нам шанс все исправить, все эти месяцы, а я...

Тихие, рваные всхлипы и горячие слезы Джексону на руки. Слезы, что проедают кожу похлеще раствора аконита.

Блять, я правда такой вот тиран, что меня собственный парень боится?

— Тихо, тихо, Айзек. Все хорошо. Ты ничего не испортил, слышишь? Все хорошо. Теперь у нас всегда все будет хорошо. Я обещаю.

Я просто, блять, обещаю.

====== 85. Джексон/Стайлз ======

Комментарий к 85. Джексон/Стайлз https://pp.vk.me/c636024/v636024352/32568/ce9X6N3I-3k.jpg

— Если ты еще раз... если я только увижу... засажу далеко и надолго. Никакие связи твоих родителей не помогут. Ты слышишь меня, Джексон? Ни связи, ни деньги, ни непомерная спесь...

Стилински-старший не орет, не брызжет слюной. Выплевывает рваные, рубленые фразы, как короткие, резкие очереди из пулемета. Руки шерифа притягивают ближе, мнут дорогой пиджак Уиттмора. Джексон почти не дышит и совсем не моргает, когда Джон наклоняется к самому лицу, выдыхая побелевшими от злости губами:

— Пальцем его не тронешь, или... Все понял?

И в блёклых, усталых глазах копа – холодная ярость и такая решимость, что пот прошибает, и Джексон чувствует, как ледяная липкая струйка стекает вдоль позвоночника.

Кивает заторможено, не в силах даже выдать короткое: “да”. Словно язык отнялся, онемел, заморожен, парализован ядом канимы...

Джон разжимает пальцы, почти отшвыривая от себя пацана, вытирает ладони брезгливо, будто только что склизкой жабы касался.

— А теперь – вон.

Уиттмора из участка сдувает как ураганом. Уже в дверях спотыкается, хватая за плечи запыхавшееся недоразумение с узлом галстука под ухом и пуговицами, застегнутыми наперекосяк. Что за создание, боже?

“Пальцем его не тронешь”, – всплывает в голове резкой оплеухой наотмашь, и Джексон демонстративно шагает назад, вскидывая ладони. Не трогаю, мол, не касаюсь, даже не думал.

— Джексон, Джекс, блять... понимаешь. Он же не думал, не знал. Ты меня травил все эти годы, а тут Дэнни, и ты взбесился, не выслушал даже, и все это... Джекс, ну посмотри же на меня.

Стайлз тараторит, перебивая сам себя, заглядывает в лицо, щеку трет все время, будто пытается стереть лихорадочно пылающий румянец. А глаза живые, подвижные, блестящие, словно ртуть.

Ухмылка Уиттмора больше напоминает волчий оскал. Надменно вскидывает бровь.

— Что же ты не спешил поправить родителя, Стилински? Не зажимался бы по углам черти с кем... – голос насмешливый, ровный и твердый, как чертовы камни в запонках. – Ах, да, как я мог забыть? Ведь шериф и не подозревает, что единственный сынок у нас по мальчикам. Правда, сладкий?

И это “сладкий” – больней, чем пощечина, язвительней, гаже...