Never (СИ)

— Это дурдом...

Джексон смотрит на балансирующего на табурете Лейхи, забравшегося под самый потолок. У него в руках белоснежный ангел, которого волчонок пытается пристроить на самую макушку пушистой ели. Эта ель так одуряюще пахнет на весь дом снегом и хвоей, что у Уиттмора кружится голова.

Или она кружится от взгляда Айзека, что взмахнул своими длиннющими ресницами и уставился голубыми-голубыми глазами. Как воды теплого океана у какого-нибудь тропического острова. Очаровательный.

— Чего ты забрался туда, жердь. Навернешься, я тебя поднимать не буду, так и знай.

Ворчит, наверное, по привычке. Зависает на обтянутой джинсами заднице. В голове моментально вспыхивает картинка – как и что он сделал бы с этой задницей прямо сейчас. Облизывается.

— Ангела вот надо на макушку.

Лейхи улыбается. Солнечно-солнечно. Почти ослепляет.

Джексон сглатывает, а потом тянется, обхватывает ладонями узкие бедра мальчишки, ведет вверх, прижимая.

— Так я точно свалюсь, – Айзек смеется, опуская ладони на плечи своего парня. Вздрагивает, когда теплые губы касаются живота. Даже вот так, через рубашку.

— Далась тебе эта елка, слезай оттуда, я знаю занятие поинтереснее.

Расстегивает пуговки зубами, ныряет языком во впадинку пупка. Айзек вздрагивает и шумно втягивает воздух. Пальцы на плечах сжимаются, оставляя синяки. Джексон тянется к молнии джинсов. Лейхи охает, когда штаны ползут вниз, а губы Уиттмора смыкаются на уже твердом члене.

— Джексон, ох... но елка... и ангел.

— Т-с-с-с-с-с-с-с... помолчи.

Посасывает самый кончик, скользит языком по всей длине, а потом заглатывает глубоко, до самого основания. Лейхи жмурится до звездочек перед глазами и подается бедрами вперед.

— Кончу сейчас.

Джексон лишь легонько кивает и начинает сосать быстрее. Айзек вскрикивает, кончая. Хочет отстраниться, но Уиттмор держит крепко и глотает все до капли, а потом причмокивает, облизывается довольно, все еще глядя на парня снизу вверх.

— Полночь через час, а у нас елка не наряжена до конца. Джекс, не отвлекай, лучше помоги.

У него румянец на скулах и искры смущения в лазурных глазах. Наклоняется, целуя долго и глубоко, чувствуя на губах Уиттмора собственный вкус, а еще привкус мандаринов и красного терпкого вина.

— Я люблю тебя.

— С Новым годом, малыш. Давай уже нарядим это твое мохнатое чудовище. Куда эти колокольчики?

За окном грохочут фейерверки, визжит ребятня. Айзек заканчивает с гирляндой и сразу же зажигает. Красные, синие и зеленые огоньки весело разбегаются в разные стороны. У них пара бутылок шампанского в ведерке со льдом, фрукты, клубника и сыр. А еще мясо, что ждет своего часа в духовке.

Джексон задумчиво вешает на одну из ветвей большой красный шар. Айзек задумчиво ведет кончиком пальца от запястья к локтю, пуская по коже стадо мурашек. Дыхание сбивается мгновенно, и Джексон обхватывает его поперек груди, прижимается сзади, потираясь бедрами.

— С ума сводишь. Все время.

И завалит прям тут, на ковре. Под уже наряженной елкой, под непрекращающиеся выстрелы салютов на улице.

С Новым годом, малыш.

====== 88. Тео/Лиам ======

Комментарий к 88. Тео/Лиам https://pp.vk.me/c636719/v636719352/4139a/LZqdj3ON1c8.jpg

— Мы не справимся без него, — упрямый повтор, как на реверсе.

И страх сжимающей его предплечье Хейден перетекает в тело оборотня, заставляя ладони потеть, а зрачки — расширяться. Кажется, химера вспарывает куртку прорезавшимися от волнения когтями. Куртку, а еще плоть — до кости.

Лиам даже не морщится. Фигня вопрос. Заживет, и моргнуть не успеешь. Рукав уже тяжелый от крови, а в голове молоточками колотится страх. Липкий, противный, въедливый. А еще этот голос, что шепчет, поддевая ехидно: “Вы не справитесь? Вы, Лиам? Или только ты? Ты можешь быть честным?”

Нет.

Нет. Не так и не здесь.

Лиам жмурится на мгновение, а потом распахивает глаза, и радужку будто топит жидкий янтарь. С размаха втыкает катану Киры в гладкий пол. Вибрация такая сильная, что ноют зубы. Отдается в каждой мышце, в каждой косточке. Или это просто руки так трясутся от страха и зуб на зуб не попадает.

Ужас — самое верное слово.

Животный, первозданный. Темнее безлунной ночи, темнее лиц всадников Дикой охоты, заглянув в которые, ты никогда не вынырнешь из бездны.

Тонкая змеящаяся трещина молнией раскалывает камень под ногами. Точно такой же, с которой приходят Всадники, забирая все новые жертвы. Разлом ширится, еще немного, и оборотень с химерой рухнут в разверзшуюся пропасть. Стены дрожат, пара мгновений, и сложатся карточным домиком, погребая под собой живых.

Секундная пауза, рвущая звенящей тишиной перепонки, и рука, хватающаяся за острый край разлома. Рука с кривыми когтями, царапающими камень. Рука, что через мгновение сжимает шею волчонка, заставляя кашлять и хватать ртом воздух.

Вот только воздуха больше не надо, и боли нет. Лиам даже не чувствует удушья, лишь какую-то запредельную радость, что затапливает изнутри как цунами, и в голове колотится только одно: “Получилось, во имя всех богов, получилось. ... Получилось. Он здесь. Он...”.