Неверные шаги

— Понятно, что она рассвирепела, когда они понастроили тут эти мельницы, — продолжает Клус. — Участок ее был ближе всех. Но она ведь никак не унималась! С ножом к горлу приставала, статьи в газеты, письма в городское управление. Неужто взаправду думала, что они разберут свои вертушки, едва построивши? Потому только, что они лично ей мешают?

— Вообще-то печально. Одинокая женщина против землевладельцев и энергетической компании, у нее не было ни шанса, — вставляет Одд Марклунд и медленно качает головой.

В отличие от Йенссена и Клуса, Марклунд говорит о Сюзанне с сочувствием. Карен это не удивляет. Одд Марклунд проявлял гражданское мужество и понимание, еще когда она сама впервые работала летом на чистке креветок на фабрике “Локе”, где он был мастером. В отличие от ретивого начальника смены, который ястребиным взором надзирал за очистным конвейером и с плохо скрытым злорадством постоянно требовал аккордных вычетов за небрежность, Одд Марклунд относился к недочищенным креветкам совершенно спокойно.

Поэтому Карен не очень-то удивилась, когда через несколько лет Марклунда уволили под предлогом рационализации производства. Интересы норвежских хозяев требовали повысить эффективность доггерландской фабрики, а все операции, производившиеся вручную, ставили доходы под угрозу. В пятьдесят шесть лет Одд Марклунд остался без работы.

Он прекрасно знает, каково это — бороться против того, что много больше и бесконечно могущественнее тебя, думает Карен. Ему ли не понять всю бесплодность схватки между Сюзанной Смеед, с одной стороны, и энергетической компанией “Пегас”, с другой!

И едва ли Сюзанна была так уж одинока в своей борьбе; последние годы явили много тому примеров. Двадцать лет назад дебаты по поводу решения доггерландского правительства спасти экономику и обеспечить на будущее постоянный ее прирост посредством масштабного строительства ветроэлектростанций и экспорт электроэнергии в Северную Европу бушевали до изнеможения.

Со временем протесты, апелляционные жалобы и затягивания пошли на убыль, ведь землевладельцам хорошо платили в обмен на их собственность, и они не могли не заметить, как растут их банковские счета.

Конечно, строительство имело свою цену. Количество птиц на значительных островных территориях резко сократилось, и до сих пор ходят слухи, что энергетическая компания специально держит людей, которым надлежит убирать погибших морских птиц с земли под турбинами. Но говорит об этом мало кто.

А ветровая энергокомпания действительно гребет деньги лопатой, но поскольку она наполовину принадлежит государству, экономическое развитие страны за два десятка лет сделало рывок вперед. И ввиду этого большинство, похоже, готово смотреть сквозь пальцы на то, что половина доходов уходит в карманы рисковых капиталистов.

Сюзанна Смеед, очевидно, не разделяла эту точку зрения, думает Карен, кивком показывая Арильду Расмуссену, чтобы он нацедил еще стакан. Она буквально зациклилась на ветровых турбинах. Хотя, судя по тому, что услышала Карен, не владела землей, за которую боролась.

— Вы говорите, она боролась против землевладельцев. Я-то думала, землей на холмах владела семья Сюзанны.

— Да, и не только. Всеми холмами и большим участком леса на другой стороне, — вставляет Арильд. — И все это принадлежало бы ей, если б ее папаша не распродал землю. Пер Линдгрен все наследство женина деда распродал, гектар за гектаром.

Арильд вытирает стакан зеленым махровым полотенцем, ставит перед Карен.

— Началось это давно, еще при жизни его жены, — продолжает он. — Они ведь, должно, содержали весь тамошний коллектив, или как он там назывался. Во всяком случае, в старой усадьбе Гроо проживала целая куча бездельников.

В памяти Карен всплывает рассказ матери и крохи собственных детских воспоминаний про Луторп.

— Эти недоумки выдержали примерно год, а после разъехались кто куда, — говорит Эгиль Йенссен. — Но Линдгрены остались и знай продавали, вместо того чтоб работать как полагается. Линдгрен только и делал, что картины малевал, которые никто не покупал, до самого конца. Черт его знает, как жена с Сюзанной терпели. Других доходов у них не было, а ведь пропитание да одежу надо как-то оплачивать, вот они и распродавали наследство, кусок за куском.

— Я сам прикупил полоску леса, что граничила с моим участком. Не то в семьдесят четвертом, не то в семьдесят пятом, если не ошибаюсь. Отличная сделка, так я вам скажу. — Йаап Клус, явно оживившись от воспоминаний и сплетен, улыбается уголком рта, приподнимает стакан и пьет большими глотками, с выражением блаженства на лице. — Чокнутые шведы, — продолжает он, отставив стакан и утерев рот. — Помните, как они завели гусей? Думали, те могут гулять круглые сутки. В первое же лето лиса всех передушила. Но вы ведь знаете, как оно говорится: приправляй хоть бретонцами, хоть фризами, хоть фламандцами…

— …а доггерландский супчик все равно скандинавами пахнет, — заканчивает Карен с усталой улыбкой.

Йаап Клус весело хихикает.