— Ну, в ихнем коллективе были, пожалуй, и англичане, и голландцы, — решительно заявляет Эгиль Йенссен и оборачивается к Карен: — Меня вот больше всего удивляет, что они пробыли здесь так долго. Твой отец ставил сотню шиллингов, что весь коллектив развалится еще до первой зимы. А в ту пору это были большие деньги.
— Мой папа? Почему?
— Не он один, насчет них почитай что все в “Якоре” ставки делали. Харальд Стеен букмекером был, и после долго судили-рядили при дележке денег, когда Линдгрены остались, а остальные укатили. В каком году они сюда приехали? В шестьдесят девятом?
— В семидесятом, — говорит Клус. — У нас тогда аккурат младшенький родился. Помню, явились они сюда в вышитых перуанских шапочках и толковали, что, мол, будут выращивать овощи без отравы, жить тем, что дает земля, и все такое прочее. Ну и делиться друг с другом всем что есть, так они говорили.
— Линдгренша с ума мою жену сводила своими лекциями насчет отсутствия токсинов, растительных красителей и черт знает чего еще, — говорит Йенссен. — И травку вовсю курила, не иначе. Нет, не пойму я, чего они сюда приперлись.
— Зеленая волна, — замечает Одд Марклунд. — В те годы сюда многие приезжали. Особенно на Фрисель. Дескать, назад к природе. Иные тамошние крестьяне недурно на них заработали; продавали клочок неудобья да халупу за бешеные деньги, а обратно выкупали, считай, за бесценок, когда оказывалось, что житье на природе отнюдь не сахар. На то немногое, что они умудрялись вырастить, не проживешь.
— Да, Линдгренам, по крайней мере, землю покупать не понадобилось. Жена-то — помнится, звали ее Анна-Мария — унаследовала имущество старика Гроо, деда своего, все получила, хотя до тех пор, насколько мне известно, нога ее на остров не ступала. Прижимистый был мужик, Ветле Гроо, помнишь его, Карен? Согбенный, немощный, а ведь каждый день до самой смерти обходил свои владения. Два сына у него было, один спился, второй женился на шведке, ясное дело, старик осерчал, — вздыхает Йаап Клус.
— Стало быть, папаша Анны-Марии, — говорит Карен. — С ним-то что случилось?
— Не он ли упал на стройке в Мальмё и разбился? — спрашивает Одд Марклунд.
В ответ приятели согласно кивают.
— Ага. Несмотря на все диковинные законы об охране труда, какие у них там есть. Старик Ветле, хоть и скандинав, никакого возмещения от восточной братской страны не добился.
Карен качает головой. Она, понятно, слыхала разговоры про Ветле Гроо. Как и говорила мать, его имя жило еще долго после его смерти. Однако ее никогда не интересовали родительские разговоры за кухонным столом про то, кто владел какими участками и кто кого облапошил в бесконечной череде наследования, срочных продаж и обменов. Но что старик Гроо владел в Лангевике солидными участками, знали поголовно все, и стар и млад.
— Значит, Сюзаннина мама — внучка Гроо, — в раздумье произносит она. — И все-таки Сюзанне в наследство ничего не досталось, кроме дома, так вы говорите?
— От владений Гроо только и остался участок вокруг старого каменного дома, где жила Сюзанна; Линдгрены переехали туда, когда ихний коллектив развалился. Они тогда продали усадьбу в Луторпе и землю вокруг. А прочее, участки до самого Кваттле и лес, Пер Линдгрен продавал помаленьку, год за годом, то есть когда он сыграл в ящик, ни полоски травы не осталось.
— Этот их коллектив, — задумчиво говорит Карен, — он вообще-то был большой? В смысле, сколько их там проживало?
— Ну, я, понятно, не считал, — отзывается Эгиль Йенссен. — Линдгрены, само собой, и еще одна семья из Швеции. И датчанка какая-то, кажись. Жена моя пару раз с ней разговаривала, и, по ее словам, та была вполне разумная, получше других.
— Кажется, были еще англичане, а может, ирландцы, во всяком случае, между собой они часто говорили по-английски, люди слыхали, когда встречали их в городе. Н-да, точно не скажу, но человек восемь-десять взрослых да ребятишки, само собой. А вот имен я не помню… — Одд Марклунд с вопросительным видом оборачивается к собутыльникам, но и те тоже качают головой.
— А вторая-то шведка впрямь красотка была, — замечает Йаап Клус. — Мы обычно сидели в “Якоре”, в порту, и фантазировали насчет того, что у них там происходит, когда гасят свет. Любопытствовали маленько, тогда ведь много болтали про шведов да свободный секс, сами знаете.
— Ты за себя говори, мне вот недосуг было шастать вечерами вокруг Луторпа да вынюхивать. — Арильд Расмуссен уходит на кухню с пластиковым баком, полным пустых пивных стаканов.