Невероятная жизнь Фёдора Михайловича Достоевского. Всё ещё кровоточит

– Надо для общего дела уметь себя сдерживать. Вот нас семь человек: Спешнев, Мордвинов, Момбелли, Павел Филиппов, Григорьев, Владимир Милютин и я – мы осьмым выбрали вас; хотите ли вы вступить в общество?

– Но с какою целию?

– Конечно, с целию произвести переворот в России. Мы уже имеем типографский станок; его заказывали по частям в разных местах, по рисункам Мордвинова; все готово.

– Я не только не желаю вступить в общество, но и вам советую от него отстать. Какие мы политические деятели? Мы поэты, художники, не практики, и без гроша. Разве мы годимся в революционеры?

Достоевский стал горячо и долго проповедовать, размахивая руками в своей красной рубашке с расстегнутым воротом.

Мы спорили долго, наконец устали и легли спать. Поутру Достоевский спрашивал:

– Ну, что же?

– Да то же самое, что и вчера. Я раньше вас проснулся и думал. Сам не вступлю, и, повторяю, – если есть еще возможность, – бросьте их и уходите.

– Ну, это уж мое дело. А вы знайте. Обо всем вчера сказанном знают только семь человек. Вы восьмой – девятого не должно быть!

– Что до этого касается, то вот вам моя рука! Буду молчать».

5.8. 1848 год

В биографии Достоевского, написанной Леонидом Гроссманом и изданной в 1962 году в серии «Жизнь замечательных людей», есть такой эпизод: 24 февраля 1848 года царю Николаю I приносят конверт от русского посланника во Франции. На конверте написано: «Весьма важно», а внутри сообщение: «Все кончено! Король отрекся…»

События в Париже разворачивались стремительно: восставшие взяли город под свой контроль, Луи-Филипп отказался подавлять восстание с помощью оружия и подписал отречение от престола. Начался 48-й год.

В России, как мы узнаем из книги Гроссмана, первая реакция на революционные события 1848 года была такой: «На другой день Николай I вошел во время мазурки на бал к наследнику с последними депешами из Парижа. „Седлайте коней, господа! Во Франции объявлена республика!“»

Вскоре Николай I отдает приказ о мобилизации армии, но волна народных восстаний докатилась уже до Австрии, Пруссии, Венгрии, отдельных территорий Германии и Италии. Российский император отказывается идти войной на Европу и сосредотачивается на внутренней политике.

Как пишет Гроссман, «уже 27 февраля 1848 года III отделение канцелярии его величества обратило внимание на то, что у Петрашевского каждую „пятницу собираются лицеисты, правоведы, студенты университета“». Сверху поступило распоряжение «узнать, какого он поведения и образа мыслей».

5.9. Образ мыслей

Один из самых влиятельных участников кружка Петрашевского, Николай Спешнев, пользовавшийся большим уважением Бакунина и, возможно, послуживший прототипом главного героя одного из (необыкновенных) романов зрелого Достоевского «Бесы» (о нем мы еще поговорим), считал, что его главная задача – широко использовать устное слово «для распространения социализма, атеизма, терроризма, всего-всего доброго на свете».

Его «терроризм», в моем понимании, полная противоположность «свободомыслию» – они лежат по разные стороны баррикад. Поневоле задумаешься, услышав от человека, ставящего перед собой вполне разумные цели, включая отмену рабства, понимающего ценность свободы и демократии, что терроризм входит в понятие «всего-всего доброго на свете».

Так чего на самом деле хотели революционеры 1840-х годов?

При обыске у Достоевского весной 1848 года была обнаружена одна из запрещенных книг авторства Пьера-Жозефа Прудона.

В 1840 году в своем, пожалуй, самом известном труде «Что такое собственность, или Исследование о принципе права и власти» («Qu’est– ce que la propriété, ou Recherches sur le principe du droit et du gouvernement») Прудон, помимо того что дает восхитительную по краткости формулировку «Собственность есть кража!», много рассуждает о том, каково это, когда вами управляют, и придает своей мысли такую запоминающуюся форму, что я не могу не привести ее ниже, упомянув предварительно один маленький факт: когда я был помоложе (в период от тридцати трех до сорока одного года) этот текст звучал в качестве финального номера на концертах группы, в которой я играл на трубе.