— И как же все уладилось?
— А ничего и не улаживалось. Он уже давно вернулся домой. Женился на девушке из Ричмонда. Что прекрасно меня устраивает. В любом случае Ричмонд ближе, чем Стокгольм.
— Значит, счастливый конец.
— Согласен! Вот фотография их мальца…
Тут объявили посадку на мой поезд, и я пожелал мистеру Джону Уэйну всего хорошего, размышляя о том, как часто с нами шутит жизнь. Иногда нам кажется очевидным, в какую сторону следует идти, но когда мы добираемся до места, то оказывается, что это совсем не то, что мы ожидали увидеть. Я медленно учился работать над собственными ожиданиями от каждого прожитого дня, от каждой встречи и каждого разговора, принимать непредсказуемость жизни как ее веселое преимущество. Кто знает, что произойдет в следующий момент? И кто действительно хочет это знать?
Я сел на дневной поезд, идущий до Чарлстона, штат Вирджиния, где начал думать о всех персонажах, уже повстречавшихся на моем пути. Я называл их персонажами, поскольку именно ими они и были: героями длинного рассказа. По отношению ко мне, главному действующему лицу повести, они являлись героями второстепенными: они появлялись в повествовании и покидали его, вызывая неожиданный поворот сюжета, заставляя меня размышлять или оставаясь в моей памяти. Однако я понимал, что их роль гораздо глубже: они не были просто добавлением к моей истории, они сами
В поезде, следующем из Шарлотсвилля в Чарлстон, мне суждено было вписать немало страниц в свою повесть.
Джин Адамс был стар. Его лицо было покрыто морщинами, он говорил глубоким, скрипучим голосом, а в его глазах сверкали искры, благодаря которым было очевидно, что внутри Джина прячется гораздо более молодой человек.
— Я — заядлый любитель путешествий на поездах, — с гордостью заявил Джин. — Поезд — вот мой любимый способ попасть из пункта А в пункт Б.
Путешествие на поезде, объяснил он, позволяет ему общаться с другими людьми так, как не удается это делать на борту самолета.
— Как вы думаете, почему?
— Все очень просто: самолет летит слишком быстро.
В этом и состояла теория Джина: скорость передвижения обратно пропорциональна возможности общения. Такая, как он говорил, «арифметика путешествия».
«Раньше мы добирались до нужного места пешком, хотя, возможно, Вы этого и не помните. Но мы-то помним. Мы ходили в школу, ходили на работу, ходили в церковь, ходили в гости к родственникам и друзьям. И что же мы делали, пока шли? Мы разговаривали друг с другом. Мы шутили, смеялись, болтали о событиях дня. Иногда мы садились в запряженную лошадью повозку — нет, я серьезно, вот такой я старый. И чем же мы занимались в этом случае? Мы тоже разговаривали. Даже играли в словесные игры. Однако на повозке мы добирались до места быстрее. А это означало меньше времени на общение. Затем мы стали пользоваться поездами, и время в пути еще сократилось. Затем пересели на совсем быстрые машины. А потом появились самолеты, самые быстрые из всех, и такими и будут, пока не придумают что-нибудь поновее и побыстрее.
И, таким образом, мы стали общаться все меньше и меньше, разговоры наши стали гораздо короче. Сейчас мы вообще не говорим друг с другом. Мы не видим в этом смысла. Теперь все путешествие свелось к скорости передвижения: нам нужно попасть на место как можно быстрее. Эффективность — вот враг общения».
У Джина был такой голос, который можно было слушать весь день.
— Итак, — спросил я, — вы выбираете поезд, чтобы…
— Чтобы замедлить время, — ответил он с улыбкой. — Конечно, я не могу везде ходить пешком, я не такой бунтарь. Кроме того, эти старые ноги служат уже не очень хорошо. Однако я могу сесть на поезд. Я могу сказать всему миру, что я выбираю медленный способ передвижения, я хочу тратить больше времени на поездку из пункта А в пункт Б, и пока я делаю это, пока я отвергаю быстрые пути, я собираюсь тратить свое время на то, чтобы встречаться с разным народом, который также готов проболтать лишний часок, другой.