Невероятные происшествия в женской камере № 3

Растерянно оглядев комнату, она сделала несколько шагов и остановилась в ее центре. Чувства были смешанными. С одной стороны, Аня ощущала пустоту – все эти дни камера была заполнена арестантками, казалась шумной и живой. Теперь Аня вдруг испытала одиночество. Что-то похожее она чувствовала, когда уезжала из все того же летнего лагеря – даже если она не скучала по отдельным людям, она скучала по прошедшему времени. С другой стороны, в этом одиночестве Аня как будто бы резко возвеличилась. Все теперь принадлежало ей. Можно было лежать на любой кровати, сидеть на подоконнике, потому что там больше никто не курил, открывать и закрывать окна, когда вздумается. Можно было даже не включать воду перед походом в туалет. Аня задумчиво прошлась по камере, инспектируя свои владения. Подумав, решила, что Дианино место у стены самое козырное, и перетащила туда свою постель. Потом пощупала каждую подушку и выбрала ту, что пожирнее. Оглядела запасы еды – у нее оставался один доширак, пакет сушек, конфет и много-много чая. Как раз захотелось есть. Аня привычно направилась к кровати, на которой в ворохе одеял хранилась бутылка с кипятком. Бутылка была, но пустая – утром никто не ходил на завтрак и не наполнил ее. Аня подумала, что в оставшиеся два дня ей придется самой организовывать быт. В этом тоже было что-то приятное. Сев на свое новое место, Аня открыла пакет сушек и продолжила читать.

Вскоре заиграло радио. Пребывая в умиротворенном расположении духа, Аня легко проигнорировала его. Однако спустя полчаса она обнаружила, что перевернула за это время всего две страницы. Когда в камере находились соседки, радио было проще терпеть, но теперь каждое слово, доносившееся из него, западало Ане в голову. Встав, она подошла к радиоточке и внимательно ее оглядела. Подобраться к ней было почти невозможно – она находилась слишком высоко над дверью. К тому же, даже если бы Ане удалось, это не помогло бы – сетчатый щиток, закрывающий динамик, выглядел надежно привинченным. Аня вернулась на кровать и легла на подушку, плотно прижав к ней ухо. К ее разочарованию, второе ухо все еще слышало достаточно хорошо. Аня взяла подушку с другой кровати и положила ее на голову сверху. Стало сумрачнее, тише и неудобнее. Читать в таком положении точно бы не вышло.

Порывшись в своих вещах, Аня нашла пачку ватных дисков – их в камеру ей передали, а косметику, которая для них предназначалась, – нет, потому что упаковка была непрозрачная. Свернув из дисков самодельные беруши, она затолкала их в каждое ухо и снова взялась за книгу. Сидеть с заложенными ушами тоже оказалось так себе – теперь Аня не слышала вообще ничего, кроме звуков, которые производили ее собственные движения. Они доносились глухо и шли как будто изнутри нее. Впрочем, выбор между этим неудобством и несмолкающим радио Аня делала, не задумываясь.

Читать, однако, ей быстро надоело. Ужасно хотелось есть, сушки только раззадорили аппетит. Чтобы отвлечься, Аня походила по камере, помыла руки и помазала их кремом. Стоя перед раковиной, заглянула в мутную зеркальную пленку над ней – ничего, кроме ее собственного лица, там не отражалось.

Аня не знала, откуда взялась эта уверенность, но она чувствовала, что вместе с соседками ушли и галлюцинации. Она как будто стала яснее мыслить, и это несло чувство такого благостного освобождения, что даже пребывание в спецприемнике становилось легче. Вчерашняя мысль, что ее видения – не видения вовсе, а правда, была, очевидно, симптомом отчаяния. В конце концов, мало кто может со спокойной душой принимать свое помешательство, вот она и искала лазейки. Но сегодня благодаря этой неожиданной ясности в голове Аня отчетливо понимала: в последние дни у нее совершенно расшатались нервы, вот она и напридумывала бог весть что. Дело, конечно, не в соседках, а в стрессе из-за ареста. Сейчас она пообвыклась, да и выходить скоро – вот самочувствие и пошло на лад.

Улыбаясь про себя, Аня отвернулась от умывальника – и тут же с воплем отскочила, врезавшись в раковину. В метре от нее стояла темная фигура. Фигура, впрочем, тоже шарахнулась в сторону, и Аня запоздало поняла, что это всего-навсего юный мальчик-мент. Дрожащими руками она вытащила беруши. Полицейский смотрел на нее дикими глазами.

– Вы чего кричите?! – сипло спросил он.

Аня порозовела.

– Извините, – пробормотала она. – Я не слышала ничего. От радио спасаюсь.

Она покосилась на радиоточку, мальчик покосился вслед за ней.

– Я вообще-то пришел чай попросить, – брякнул он, продолжая разглядывать радиоточку.

– Чего?

– Да чай попросить. Если у вас много. Если нет, то мы брать не будем. Там у Анатольича сегодня день рождения. Ну, у дежурного. Торт там. А ни у кого чая нет.

Полицейский наконец-то обернулся к ней и неуверенно улыбнулся. Аня продолжала изумленно пялиться на него, пока не опомнилась.

– Да берите, конечно. – Она торопливо подошла к тумбочке и протянула мальчику коробку с чаем.

– Да нам столько не надо, – замахал тот руками, – я несколько пакетиков только возьму!