Невероятный М.

Я должна была сказать ему кое-что, но не могла и слова вставить. Подступало волнение, переходящее в нервную дрожь, резкую и непредсказуемую, и выглядело это не очень здоровым.

– Брайан! – я повысила тон и зажмурилась, испугавшись собственного голоса.

– В чем дело? Я что-то не то сказал?

– Нет, нет! – я не могла открыть глаза и посмотреть на него. Молчала и хлюпала. – Брайан, я должна попросить прощения за то, как повела себя…тогда.

– Робин, брось, это было давно, я ни в чем…

– Зато я виню. Нужно было хотя бы поговорить, но я все решила сама. В твоей работе не было проблемы, проблема была во мне, и она до сих пор со мной. Я, наверное, хотела, чтобы ты чувствовал себя виноватым, но это неправильно. Это неправда. Сейчас это точно неправда. Я хочу попросить прощения. Прости, что все так вышло.

Брайан долго смотрел на меня такими глазами, словно видит в первый раз. Потом улыбнулся, но как-то грустно, и протянул руку, чтобы потрепать меня по плечу.

– Я не стал думать о тебе хуже после нашего последнего разговора.

– Да не важно. Я не хочу, чтобы ты о себе думал хуже…после того разговора.

– Я тебя услышал.

Он всегда был спокоен. Он мог показаться бесчувственным, но те, кто хоть сколько-то знал Брайана вне работы, могли уловить его эмоции, проплывавшие по лицу, или даже мимо него, и бывшие прозрачнее и бледнее, чем сигаретный дым. И все же его самообладание оставалось для меня загадкой и предметом белой зависти. Возможно, вечерами в одиночестве он крушит кулаками стены, но до тех пор, пока об этом никому не было известно, Брайан оставался беспрецедентно непоколебим.

Мы поговорили еще немного, и еще немного, и еще. Без каких бы то ни было задних мыслей.

Я не помню, о чем шла речь и что случилось после: как мы ушли из пиццерии и как я оказалась дома. И, главное, – куда исчез Брайан. Помню только, что мне стало очень плохо: на любое движение тело отзывалось ноющей, тягучей болью, голова стократно потяжелела и мечтала только об опоре более надежной, чем шея.

Сейчас я чувствовала себя гораздо лучше, хотя голова все еще казалась тяжелой, и что-то мешало дышать полной грудью. На часах было одиннадцать утра. Я никогда не позволяла себе так долго валяться в постели. На мониторе телефона светилось сообщение, отправленное с неизвестного мне номера.

"Вчера тебе стало плохо, и ты чуть не отключилась прямо в кафе. Я отвел тебя домой и заставил выпить жаропонижающее. Ты вела себя очень плохо: говорила, что с тобой все в порядке, а сразу после этого пыталась потерять сознание. Еще ты обещала лечь спать сразу же после моего ухода, надеюсь, так оно и было. Напиши, как ты, когда проснешься. Брайан".

Я должна была ответить, но так, чтобы не стать заложником непринужденной переписки. Единственное, что мне нужно от этой переписки – ее конец. Никаких эмоций. Впрочем, их и не было. Этим хороши люди, которые не меняются – они как теплые воспоминания. Что-то нехорошее было в моем отношении к Брайану. Впрочем, это лишь очередная паранойя. Очень вредно каждое мгновение стараться быть хорошей, даже если это происходит только в собственной голове. Нет, нет так: тем более, если это происходит только в собственной голове.

Сегодня я отстранила саму себя от руля. Отключила все анализаторы поведения, все датчики и маячки. Забралась с книгой под одеяло и провела так весь день, занятая исключительно сюжетом. И, к слову, осталась вполне довольна и сюжетом, и собой.

***

Больше никогда не буду пить, ни с горя, ни за компанию, ни от радости. Никогда, ни капли. Я пьянел после первого же глотка, причем пьянел безобразно: с драками, словесным поносом, провалами в памяти и неизменным тяжелым похмельем.

Я с трудом разлепил глаза: потолок моей спальни, выкрашенный когда-то в ярко-желтый цвет, закручивался спиралью, а черная люстра-канделябр в его центре превратилась в огромного паука и плавно покачивалась, жадно глядя на меня круглыми матовыми глазами-лампочками.

Голова, тяжелая, как пушечное ядро, глубоко ушла в подушку. Мной овладела уверенность, что, стоит мне попытаться привести тело в вертикальное положение, шея попросту сломается. Я предпринял метод "переворот-падение-упор лежа", чтобы исключить подобные риски, но удались лишь первые два пункта. В итоге я растянулся на полу в таком же глупом положении, что и до того, но уже на животе и без подушки и одеяла. На полу оказалось жестко и холодно. Детские капризы, но в жутком похмельном состоянии температура и жесткость окружающих предметов имели принципиальное значение.