Невеста белого тигра

Схватившись руками за морду, я попыталась прижать голову к земле. Меня снова накрыло нечеловеческой болью. Хан попытался вырваться. На очередной волне боли его челюсти судорожно клацнули, случайно прикусив меня за ногу в попытке освободиться, но я вцепилась намертво, чувствуя, как сводит от напряжения пальцы. Его мощные челюсти с легкостью вспороли кожу, прокусывая голень до кости. Но на фоне тех страданий, что я уже испытывала, эта боль казалась незначительной. Я кричала, срывая голос, но тигра уже отпустить не могла — пальцы свело судорогой. Наконец, мой слабый человеческий организм, не справившись с болевыми ощущениями, отключился, погружая разум в спасительную темноту.

И снова я очнулась от того, что по лицу провезли чем-то мокрым и шершавым. Причем не один раз. С трудом разлепила глаза. Я лежала у лап тигра, который меня старательно вылизывал.

— Я тоже рада тебя видеть, — просипела я сорванным голосом.

Увидев, что я очнулась, Хан покаянно ткнулся в меня своей лобастой башкой, заставив от неожиданности выдохнуть и закашляться. В голове снова замелькали картинки. Сама не знаю, как у меня так получилось, но я вдруг поняла, что чувствую его эмоции, очень четко разделяя их на свои и чужие, пришедшие извне. Сейчас я остро ощутила его вину и раскаяние, а также недовольство мной и недоумение.

— Сама не знаю, зачем так сделала, — отмахнулась я от назойливого звериного взгляда. — Просто испугалась, что ты можешь умереть, и хотела хоть как-то помочь.

От дальнейших объяснений тигру своего странного поведения меня спасла внезапная боль, прострелившая голень, когда я попыталась сесть. Не сдержавшись, я застонала. Хан виновато ткнулся носом в ногу, легонько лизнув рану, и снова заглянул мне в глаза.

— Да не сержусь я на тебя, — я погладила звериную морду.

Оторвав кусок от подола своей пижамы, я кое-как перетянула рану, оставшись в импровизированном топе и испачканных бриджах. А затем, изрядно хромая, отправилась к ручью умываться и собирать завтрак. Там же, у ручья, нашла подходящую для костыля палку, и обратный путь прошел гораздо легче.

Хан отказывался от еды и упорно делал вид, что спит, но я чувствовала его эмоции — вину, злость, неверие.

— Ну, надо же! Животное, а такое совестливое! — попыталась я подначить тигра, гладя его между ушами. — Не каждый человек такую вину испытывать будет и голодовку объявлять.

Хан фыркнул и отвернулся. Сомневаюсь, что он что-то понял из моих слов, но игнорирует меня мастерски. Совершенно перестав его бояться, я уселась рядом и обхватила Хана за шею, зарывшись пальцами в длинный теплый мех. Немного помолчав и собравшись с мыслями, кое-как развернула его морду и посмотрела в глаза, стремясь донести до него все то, что хотела сказать.

— Хан, я не знаю, где я, не знаю, зачем я здесь и как долго тут пробуду, но ты сейчас единственное и самое близкое для меня существо, и без тебя я в этом лесу просто-напросто умру от банального переохлаждения, не говоря уже о хищниках, — я прижалась к тигру лбом и ненадолго замолчала, гадая, понял ли он хоть что-нибудь. Потом снова заглянула ему в глаза и поцеловала в нос, обнимая крепко-крепко. — Так что, прекрати дуться и давай опять дружить. Подумаешь, рана. Заживет. У тебя вон вообще бочина разодрана. Мы с тобой теперь два раненых бойца.

Хан сдавленно рыкнул, то ли от моей проникновенной речи, то ли от объятий. Перемирие было достигнуто.

Прошло два дня. Я кормила Хана ягодами, поила водой. Тигр выглядел с каждым часом все лучше, но встать все еще не мог. А вот моя нога наоборот распухла и сильно болела. Мое состояние ухудшалось, и я чувствовала, что еще чуть-чуть, и уже не сумею подняться.

В свободное от поисков еды время мы общались. А что еще оставалось делать двум раненым в возможно последние часы их жизни?

Сначала у меня плохо получалось, но постепенно я приспособилась. Не все понимала, не все получалось объяснить, но я старалась. В то же время, я заметила, что и тигр стал понимать обрывки моей речи и некоторые обрывки мыслей, не выраженные зрительными образами. Он показывал мне потрясающей красоты города, женщин в длинных платьях с пышными юбками, мужчин верхом на странных скакунах, лишь отдаленно напоминающих лошадей. Я же в свою очередь пыталась показать ему свой мир.

Вспоминать и рассказывать становилось все труднее, словно кто-то каждую минуту методично, один за другим, удалял важные фрагменты моей памяти. И по большей части я, удобно устроившись на плече Хана, просто говорила о чем-нибудь несущественном, пересказывала сказки, которые смогла вспомнить, периодически скатываясь в горячечный бред, а выныривая перебирала возможные варианты нашего спасения. В основном, уговаривала его съесть меня, если умру, и тем самым получить возможность выжить. Тигр злился, бесновато лупил хвостом, рычал и пытался заставить меня замолчать, прикусывая за руки. Я улыбалась, почесывая его за ушами, отмечая про себя, как неожиданно падок оказался на ласку грозный хищник, и целовала зверя в морду.