При первой же возможности я захотел сбежать, но уйти, не попрощавшись, не мог. Дождался, пока Варвару оставят поздравляющие и подошел, но слова застряли в горле, когда она повернулась.
Счастливая.
Одно это слово описывало то, что я видел перед собой. Она действительно была счастлива. Что ж, значит все правильно.
Подошел и просто обнял, последний раз вдохнув ее запах. Как ни странно, она не отстранилась и даже ответила, словно принимая мои пожелания, которые я так и не сказал.
Оставив легкое прикосновение губами на ее лбу, стремительно отвернулся и покинул резиденцию, как сам ее называл владелец, Громова.
В тот же вечер я вылетел на очередное задание на Северный Кавказ.
Пить…
Как же хочется пить…
Капли воды стекают по подбородку. Я чувствую их ручейки, но почему-то не могу поймать ртом.
Боже мой, как хочется пить…
— Слева, слева! Да твою ж…!!!
Мы попали. И попали так, что дай боже ноги унести из этой ж..ы. То ли разведчики чего-то недосмотрели, то ли информатор оказался бракованным, то ли, как говорится, срок подошел.
Обстрел начался внезапно, с нескольких сторон. Двоих подстрелили сразу, еще четверо полегли через две минуты. Нас оставалось двое, я и совсем молодой парень, для которого эта операция была второй по счету. Совсем юнец. Стрелял он хорошо, но результаты тестов к гробу не прибьешь, поэтому, когда ему попали в голову, я понял, что жить мне осталось совсем немного.
По моим подсчетам их потери составляли примерно человек пять, не больше, и еще семеро оставалось живыми.
Семеро на одного? Если только на кулаках. Шансы были. Но, при всей своей подготовке я понимал, в рукопашной схватке победит тот, у кого больше патронов. А их у боевиков было более чем достаточно, потому что палили по мне безостановочно. Казалось, еще немного и они превратят в пыль то бетонное ограждение, оставшееся от стены дома, что стоял здесь когда-то.
Внезапно все стихло. Я выждал полминуты и осторожно выглянул. Никого не было видно, но это еще ничего не означало. Пригнувшись, перебрался к другой стене. Выглянул. Никого. Держа в руках автомат, пошел дальше, осторожно ступая по бетонной крошке. Под ногой скрипнул кусок, и я замер. Выждав несколько секунд, снял ногу с крошки и посмотрел вниз. В куче камней, земли и кусков арматуры лежала мина.
Я ломанулся назад, но это меня не спасло. Раздался взрыв и мир перестал существовать, погрузившись во мрак.
Пить…
Благословенная капля наконец попала в горло, за ней другая, еще и еще. Я закашлялся, ощутив жар во всем теле.
— Аенцад, аенцад, — прошелестело рядом и на лбу поселилась прохлада.
На губах снова стало влажно, как будто их смочили тряпкой.
— Аенцад…
Почему-то стало спокойно, хоть я ничего не понимал, и сознание отключилось.
Когда я пришел в себя, было темно. Но это была не темнота потерянного сознания, а просто ночь. Ночь за окном, завешенным какой-то старой дырявой тканью. Окно было проделано в глиняной стене, местами потрескавшейся то ли от старости, то ли от ударов по ней. Анализировать картинку перед глазами почему-то не получалось. Завораживал танец всполохов света на стене, рассказывающий древнюю как сам мир сказку огня, который когда-то давно, на заре цивилизации, приручил человек. Просто отблески пламени, а отводить взгляд не хотелось.
Тихо затрещал костер, словно принимая в свои объятия новых жертв. Я повернулся на звук и увидел сгорбившуюся фигуру возле огня. Человек, замотанный в кучу ткани, тихонько ворошил угли и что-то нашептывал. В темноте, нарушаемой лишь светом костра в некоем подобии камина, грубо сложенного из разбитых кирпичей, разглядеть сидящего не получалось.
Я попытался подняться, но тело отозвалось такой болью, что поневоле пришлось выдать себя глухим мычанием.
Человек резко обернулся и блеснули два глаза. Остальные части лица были глухо замотаны. Что ж, если меня не убили раньше, значит не убьют и сейчас. Теперь осталось понять, что я здесь делаю и какие сведения из меня хотят вытянуть.
Человек куда-то наклонился, послышался плеск воды и передо мной появилась обколотая со всех сторон фарфоровая чашка. Едва ее шершавые края коснулись моих губ, как я приподнял голову и стал жадно пить. Затылка коснулась крепкая поддерживающая рука.
— Спасибо, — горло горело, но я постарался поблагодарить.
Мой опыт показывал, что это слово почему-то понимали в разных странах мира без перевода. Так произошло и сейчас. Человек кивнул. Я снова закрыл глаза и опять провалился в темноту.
Пахло хлебом и молоком, прямо как в детстве. На некоторое время память услужливо подкинула картинки прошлого. Бабушка, доившая корову и напевающая какие-то веселые песенки. Дед, проводящий стамеской по длинной доске. Мать, обожающая малину и вечно теряющаяся в ее зарослях. Отец, почему-то вспомнившийся одними ногами, торчащими из-под стареньких жигулей и куча инструментов, лежащих рядом. Лерка и Танька, сидящие на верхних ветках тутовника и обстреливающие ими Пашку с Гришкой. И если бабушка доила корову, значит хлеб уже почти допекся.