Светало. Солнце еще не показалось из-за горизонта, но ночь уже уходила, оставляя землю на несколько часов. Тусклый свет, пробивающийся сквозь дыры в оконной тряпке, озарял убогость обстановки полуразрушенной землянки.
— Надо поесть, — вдруг раздался чистый русский язык.
Замотанный человек опустился на колени рядом с ним на пол и приподняв мою голову, подложил под нее некое подобие валика.
— Где я? — задал я вопрос, раз уж, как выяснилось, мой спаситель знает русский язык.
Человек что-то ответил, но полотно поверх рта заглушило все звуки. Я вопросительно поднял брови. Человек вздохнул немного раздраженно, схватил ткань в районе подбородка и потянул вниз, обнажая нижнюю часть лица. В этот момент солнце, наконец изволившее появиться над горизонтом, пустило луч в лачугу и озарило человека.
Это была девушка. Молодая, лет двадцати с небольшим, смуглая девушка с разными глазами. Левый голубой, с радужкой окаймленной черным ободком, и правый, зеленый с вкраплениями золота. Густые черные ресницы не завивались, а практически смотрели вперед, словно защищая глаза от ветра и пыли. Аккуратный нос, впалые щеки, подбородок треугольничком и волосы, выбивающиеся из-под ткани, мелкими завитками черных волос.
— Тебе надо поесть и поспать, — сказала девушка.
Голос был немного хрипловат, как будто после болезни. Она отщипнула от еще теплой лепешки пшеничного хлеба кусочек и поднесла ко рту. Нетерпеливо цокнула, будто разговаривала с младшим по возрасту. Я послушно открыл рот и…
Это был самый вкусный хлеб в моей жизни. Теплое молоко, которое я глотал следом мелкими порциями, насытило быстро, и славно «потрудившись» я вырубился, но проснулся уже через два часа с диким желанием отлить. Девушка сидела неподалеку и что-то зашивала. Попробовав двинуть ногами, я с удивлением обнаружил, что сильной боли нет. А ведь прошлая моя попытка была просто невыносимой.
Повернувшись на бок и опершись одной рукой, я приподнялся. Голова закружилась, но ложиться обратно я не стал, вынуждая организм как можно быстрее приспособиться к вертикальному положению.
Девушка отложила свою работу, поднялась и подошла поближе. Ее лицо было снова закрыто так, что оставались видны только глаза. Нырнув ко мне под мышку, она выпрямилась и помогла встать. Ноги ослабели и без чужой помощи мне наверно пришлось бы передвигаться по стеночке. Как будто поняв, что мне нужно, она одной рукой придерживала меня, второй отвела большой кусок толстой ткани, висевшей на входе и вывела меня наружу. Солнце на мгновение ослепило, а когда зрение прояснилось, единственное, что я смог бы произнести, стало бы крепким нецензурным выражением. Глиняная лачуга стояла на берегу кристально чистого озера, окруженного со всех сторон горными вершинами, поросшими кустарником. На берегу паслась лошадь, привязанная к маленькому колышку, торчащему из земли. Появившийся было вопрос о моей доставке сюда отпал сам собой.
Тем временем девушка помогла мне дойти до густого куста, оставила и скрылась в своей землянке. Я оглянулся на лошадь, но та не проявляла никакого интереса к моей скромной персоне и занимались лишь травой, в изобилии растущей вокруг.
Сделав то, зачем поднялся, я дошел до берега озера и устало опустился на траву. Я жив. Я выжил в той заварушке. В отличие от остальных. Почему?
Прошло наверно минут пятнадцать, пока я лежал на траве, когда лошадь шумно фыркнула. Я повернул голову на звук. Девушка кормила животное яблоком, что-то говорила и гладила густую гриву.
Я невольно залюбовался ею. Она снова открыла лицо, было заметно, что ей не нравится носить тряпку, его закрывающее. Невысокого роста, она, тем не менее, была крепкой. Не каждая сможет даже передвинуть мужчину даже на несколько сантиметров, а она, судя по всему, смогла затащить меня на лошадь, потому как тележки рядом не наблюдалось. Оставался вопрос: зачем?
— Я уйду, — сказала девушка, подойдя поближе. — Ненадолго. Скоро вернусь. Там еще остался хлеб.
— Как тебя зовут? — спросил я.
— Налкудта, — ответила та.
Помня, что большинство имен на Северном Кавказе имело смысл, поинтересовался:
— Что оно означает?
Девушка подняла на меня свои странные глаза и перевела:
— Не нужная.
И лихо вскочив на лошадь, умчалась на восток. Проводив взглядом поднявшуюся от копыт пыль и решив выяснить при ее возвращении откуда такое имя, подумал, что надо пользоваться шансом и смыть с себя грязь. Скинув одежду, насчитал несколько гематом, две затянувшиеся неглубокие раны и один ожог на боку весьма приличного размера, и осторожно погрузился в холодную воду.
Два часа спустя девушка вернулась, привезя с собой сыра, фруктов и овощей. Относительно чистый, все же без мыла вымыться до скрипа было проблематично, и относительно одетый, я по-прежнему сидел на берегу озера. Прополосканные в воде вещи висели на кустах и сушились. Я подозревал, что из-за высокой влажности, все-таки горы как никак, процесс может растянуться до вечера, но надежда умирает последней.