Футболка была сухая, носки тоже, брюки почти просохшими, ботинки стояли чисто вымытые рядом. Получается, она мою обувь была, а не руки. Настрой «свалить по-английски» как-то моментально угас. Поэтому одевшись и вернувшись в землянку, я не придумал ничего более интересного, чем перестроить самодельный камин. Дед в детстве учил складывать из кирпичей печи и камины, но больше для собственного удовольствия, чем для серьезного заработка. Поэтому пришлось поднапрячь память, дабы вспомнить основную технологию процесса.
Жилище было крохотным и поэтому не требовало сложных конструкций правильного вывода дыма, хватило и тех стройматериалов, которые имелись в наличии. Довольно скоро я закончил, развел огонь, проверил тягу и убедился, что все сделал правильно. Вышел из дома, обошел его и с удивлением обнаружил немаленький топор, торчащий из толстого низкого бревна. Тут же лежала куча хаотично сваленных поленьев. Я ухмыльнулся, скинул футболку и начал рубить дрова. Складывать их в ровно лежащие штабели меня научил дед. Это помогало приводить мысли в порядок, своеобразная медитация, доступная каждому жителю деревни. Поэтому я с упоением занялся столь знакомым с детства делом, совершенно забыв про то, что собирался уйти, пока девчонки нет. А когда закончил, вколол топор обратно в пень, на котором его и нашел, и довольно вытер тыльной стороной ладони лоб. Запрокинул голову, ловя солнечный свет, и лишь когда рядом раздался голос, понял, что вернулась моя «дохтурша». Так дед называл врачиху из районной медсанчасти, которая и простуды лечила, и вывихи вправляла, и роды принимала.
— Хъарудджын, — проговорила она словно сама себе, глядя на меня.
— Что? — переспросил я.
Она вздрогнула и приосанилась.
— Еды привезла, иди поешь.
И развернувшись, ушла. Какая странная! Притащила сюда, выходила, кормит. Я недоумевал. Если бы ей были нужны какие-либо сведения, их можно было попытаться вытащить и из умирающего меня. Она же ни о чем не спрашивала, только говорила, что делать.
Душевная доброта? Я ей чужой человек, пришедший на ее землю вовсе не миром. Тьфу, с миром, но некоторые люди воспринимают это как вмешательство во внутренние дела республики.
Мелкая девчонка притащила в свою лачугу по сути врага и выходила его. Неужели не боится? Я больше, я сильнее, я мужчина. Наверно не боится, даже командовать пытается. Надо задать ей вопросы, я не могу здесь вечно сидеть.
Подошел к озеру, плеснул на тело воду, чтобы охладить его и смыть выступивший пот. Да, бодрит водичка. Температура наверно не больше десяти градусов, в такой бы заплыв вооот до того берега устроить. Помечтав, я вернулся в землянку.
На полу стояла глиняная плошка с куском мяса и отварным картофелем, щедро сдобренным сливочным маслом и посыпанным мелко накрошенным укропом. В животе заурчало.
Девчонка сидела возле камина и опять что-то шила. На перестройку отапливающего элемента комнаты или не обратила внимания, или не сочла это хоть сколько заслуживающим похвалы. Стало немного обидно, но я не показал этого. На нет и суда нет. Сел на пол и накинулся на еду, а покончив с ней, решил все-таки поинтересоваться.
— Откуда у тебя такое странное имя? — спросил я, вытирая губы.
— Люди зовут, — не отрываясь от шитья, ответила она.
— А мать? — я подхватил глиняный кувшин и чуть не поперхнулся, когда в горло полилась не вода, а крепкое вино.
Девчонка опустила шитье на колени, смотря перед собой и ответила:
— Сати.
Красное выдержанное вино опалило желудок и разлилось по телу приятным теплом.
— А оно что значит?
— Счастливая.
— Это мне больше нравится, — выразил я свое мнение, отставив кувшин подальше. — Константин, можно просто Костя, — и протянул ей руку.
Она уставилась на нее, как на что-то странное и непонятное, словно впервые видела подобный жест. Я пошевелил пальцами, призывая сделать тоже самое. Она неуверенно посмотрела на свою ладонь и несмело вложила ее в мою. Не пожала, а именно вложила.
Странное ощущение. Маленькая холодная рука в моей большой горячей ладони. Я слегка сжал ее и отпустил.
— Будем знакомы Сати.
Ее губы, которые сейчас не были закрыты тканью, слегка дрогнули в улыбке, и я впервые заметил, что их цвет сильно контрастировал с кожей, словно они были накрашены. Но на всем ее лице не было ни грамма краски, просто природа так забавно иногда распределяет мелатонин по людям, что кому-то достается совсем ничего, а кому-то как Сати — вдоволь. Подавив желание проверить наличие помады пальцем, снова спросил:
— Ты здесь живешь?
— Да.
— Одна?
— Да.
— Почему?
Она не ответила, водя иглой вверх, вниз и иногда переворачивая ткань на другую сторону, чтобы убедиться, что шов ложится правильно.
— У тебя есть родные? — снова попытался узнать что-нибудь о девушке.
Опять молчание, словно прямой отказ отвечать.
— Сати, зачем я здесь?
— Ты умирал, я спасла, — повторила она, как и в прошлый раз.
Мда, так я до скончания века буду спрашивать.
— Сати, в озере можно плавать? — ход конем.
— В озере? — наконец она оторвалась от своего рукоделия. — Вода холодная.