Но вместо того, чтобы раз за разом перебирать мысли, я чинила зимние вещи, оставшиеся с прошлых лет, плела по заказу знакомого лавочника посуду из ивовой лозы, заготовленной про запас ещё с начала осени. Вязала рядом с бабулей, развлекая себя и её выдуманными волшебными историями, убирала дом, вычищая грязь из всех, даже самых дальних уголков.
Иногда ловила себя на мысли, что хочу продать его и переехать в домишко поменьше, но ни я, ни бабушка не могли распоряжаться этим имуществом, пока был жив дядя Джеймс – единственный мужчина в моей семье. Больше всего я боялась, что, продав дом, дядюшка очень быстро спустит все деньги на развлечения. Я знала – так и будет. Он живёт одним днем и не думает ни о чём и ни о ком. Вот поэтому в голову нет-нет да и закрадывалась мысль – а что, если бы его вдруг… не стало? И, к стыду своему, этот расклад меня бы устроил гораздо больше.
Накануне посыльный принёс от дяди письмо, которое я распечатала с неохотой. Буквы прыгали и норовили разбежаться, будто послание писалось в спешке – почерк как отражение его характера.
Дочитав, я с яростью скомкала письмо и бросила его в жаровню.
Гуляния у него!
Ненавижу...
Пергамент скукожился и почернел, и, пока клочок бумаги горел, я видела в огне усмехающееся лицо дяди Джеймса.
Руки дрожали мелкой дрожью, а в висках стучала кровь – так сильна была злость. Обычно это чувство было мне не свойственно, но в тот раз… Будто что-то новое и пугающее разрасталось во мне. И мне не нравилось это чувство.
Спустя ещё несколько дней, наконец, разошлись тучи – выглянуло солнце, а город повеселел, отряхнулся от снега. Осень шла на исход, и зима, как проголодавшийся пёс, всё уверенней клацала зубами. В доме я не снимала тёплой одежды, а если вдруг бабушка начинала мёрзнуть, я кутала её в свой алый плащ – зачарованный, он оберегал от холода. И бабуля, надёжно защищённая, мирно посапывала у огня с вязанием на коленях.
Сегодня с утра я, налепив ароматных пирожков с луком и грибами, бережно уложила несколько штук на дно корзинки и укрыла полотенцем для тепла. Зашла миссис Бёркинс – они с бабушкой чинно беседовали, а я, налив им по кружке ароматного травяного чая, поцеловала старушку в щёку и, предупредив, что пошла прогуляться, наскоро оделась и выбежала на улицу.
Ох, как отрадно было снова увидеть солнце! Оно рассыпало золотые искры по сугробам, играло на тонких корочках льда, сковавших лужи. А по ним, визжа от восторга, скользила детвора. Я не могла надышаться свежим морозным запахом и, окрылённая надеждой, побежала в сторону леса.
Каждый раз приходилось быть осторожной – яркий плащ мог меня выдать, но сегодня повезло. Никто не встретился на моём пути, и уже совсем скоро я шагала в сторону опушки. Свежие следы – должно быть, охотничьи – ещё не успело припорошить снежной пылью. Охотники слыли в городе отчаянными смельчаками – надо же, не боятся заходить в проклятый лес! Я улыбнулась своим мыслям, когда представила, что сказали бы люди обо мне, если бы узнали, что я первая за много лет зашла так далеко в чащу. Моё столкновение с Робби и его дружками вспоминалось всё реже и реже и казалось чуть ли не сном.
- Волчок, где ты? – позвала негромко, но лес будто подхватил мой вопрос и разнёс его шёпотом эха.
Вдруг ледяные щупальца страха поползли по ногам, сковывая лодыжки, добираясь до колен. Сделав глубокий вдох, я мысленно стряхнула их и пошла, всё ускоряя шаг. На мне ведь алый волшебный плащик, чего я боюсь? Не впервой красться, озираясь по сторонам, как забравшаяся в чужой дом незваная гостья.
Испуганно вспорхнула птица над головой – ветка качнулась упруго, осыпая меня белоснежной крупой.
- Ты где, Волчок? – спросила с надеждой, что тот по обыкновению ходит где-то поблизости, а наша странная связь поможет ему меня услышать. – Я пирожков принесла!