Я отдергиваю занавеску и смотрю на дорогу, теперь абсолютно свободную. Сломанную карету давно увезли, тела и оружие убрали. Не знаю, правда, кто это сделал. В воздухе все еще витает негативная аура от всех смертей, которые произошли здесь, но за прошедшее время она успела ослабнуть достаточно, чтобы не причинять мне боли.
Я закрываю глаза… и почти вижу Короля Теней таким, каким он был той ночью, верхом на своем темном звере. Я почти чувствую его огромные руки на своей талии, биение его сердца прямо у меня за спиной. Удивительно, как самый страшный момент твоей жизни может одновременно быть самым волнующим и даже… приятным. Вот уж действительно тайна, которой мне никогда до конца не раскрыть.
Наше путешествие, к счастью, проходит без происшествий: нет ни намека на появление как всадников на единорогах, так и другой активности фейри.
Возможно, слухи о союзе с Мифанаром уже распространились. Даже такой человек, как принц Рувен, не решился бы перейти дорогу воинам трольдов.
Мы проезжаем ту же самую сгоревшую деревню, которую я мельком видела по пути в Белдрот. С радостью в душе замечаю – ее уже начали восстанавливать. Я надеюсь, что уже скоро люди смогут вернуться к спокойной жизни, а Гавария оправится от тех ужасов, что творили фейри.
Что же насчет меня? Я буду тихо доживать свои дни за каменными стенами монастыря, мечтая о серебристых глазах на гордом, прекрасном лице.
– Добро пожаловать домой, принцесса, – говорит матушка Норли, когда карета останавливается во дворе аббатства. Я спускаюсь по ступенькам, улыбаюсь в ответ и оглядываю знакомые строения: здание капитула и трапезную, помещение для отдыха сестер и дорожку, ведущую в огород. Все осталось таким же, каким было несколько дней назад, в момент моего отъезда. Но почему тогда во мне просыпается чувство, будто меня не было здесь много лет?
Выбранное матушкой Норли слово глухим эхом отдается в моей голове. Дом. Полагаю, этот монастырь сейчас является единственным местом, которое можно описать этим словом. Белдрот, конечно, больше не является мне чем-то родным. Но я не могу притворяться, что взаправду чувствую, будто вернулась домой.
Сестра Маггелла помогает мне отнести мои немногочисленные пожитки обратно в комнату. Она не утруждает себя приветствием и не говорит, что по мне скучали. Я всегда сохраняла вежливую дистанцию по отношению к ней и другим сестрам. Позволить себе быть втянутой в их дружбу означало бы открыться их эмоциям и боли.
Монастырь Норналы – мое убежище. А также место для уединения.
Итак, Маггелла бросает мои вещи на кровать, делает быстрый реверанс и уходит. Я стою в дверном проеме, оглядывая маленькую пустую комнату. Кровать. Дубовый сундук под окном, комод и стул. Здесь нет камина, у которого можно было бы согреть ноги или руки, – для этой цели здесь вообще нет ничего, кроме серебряного подсвечника и огрызка сала. Если мне холодно, я могу пройти в гостиную, чтобы согреться возле огромного, вечно горящего камина, но я обычно предпочитаю избегать большого количества народа, поэтому в таких случаях лишь заворачиваюсь в покрывало из волчьей шкуры, молясь, чтобы холод на улице скорее сменился теплом солнца.
Я вздыхаю и сажусь на край кровати. Снимать дорожный плащ нет смысла – я сразу начну мерзнуть, и через несколько минут мне придется надеть его снова. Мой взгляд лениво скользит по каждому знакомому предмету в комнате, затем переходит к маленькому квадратному окну. Из него открывается вид на Эттрийские горы. Если я встану на цыпочки, то смогу увидеть долину Гаварии далеко внизу. Однако я не утруждаю себя этим.
Моя жизнь теперь здесь. И скоро события последних двух недель сотрутся из памяти, а воспоминания станут лишь впечатлением. Прямо сейчас все это кажется таким настоящим, таким близким, таким реальным. Но это ненадолго.
Я запускаю руку под плащ, нахожу свой кулон и крепко сжимаю его.
– Все будет хорошо, – шепчу я, закрывая глаза и пытаясь раствориться в пульсации в сердце кристалла. – В конце концов все будет хорошо.
Мои слова похожи на молитву. Но я сомневаюсь, что хоть какой-нибудь бог меня слышит.
Дни возвращаются в привычное русло. Не участвуя во внутренней жизни монастыря и не проходя обучение, чтобы принять последний обет, я остаюсь в стороне от иерархии сестер. На молитвах и службах мне удается держаться в стороне. Ем я в одиночестве, и когда холод гонит меня в комнату отдыха, чтобы согреться, я сажусь за маленькую ширму, которая обеспечивает хоть какую-то защиту от чужих эмоций, бурлящих вокруг меня.
Большинство молодых монахинь считают меня высокомерной и тщеславной, потому что я не провожу с ними время. Только матушка Норли и горстка старших сестер знают о моем божественном даре и страданиях, которые он мне причиняет. Но в таких местах, как монастырь Норналы, о божественных дарах вслух не говорят.