Невеста Короля Воронов

Ладонь нестерпимо зажгло, и Бьянка закусил губу, мыча от боли, но не подчиняясь своему мучителю. Более того, осмелев, отчаявшись, Бьянка начала замечать свою связь с чудовищем — и его страдания тоже. Не одной ей было больно — Барбарох мучился так же, если не сильнее. Избитый, истерзанный Королем, он не мог перенести и капли дополнительной боли. Он рассчитывал всего лишь припугнуть девчонку, слегка подпалив ее ладошку, и думал, что это будет легко, да только что-то пошло не так. На ладони девушки вздулся огромный волдырь, Барбарох не вынес, завопил, и руку хотел отдернуть, но не тут-то было. Словно одержимая, Бьянка не давала ему этого сделать; она, сопротивляясь Барбароху, его попыткам убрать руку, нарочно опустила ладонь еще ниже, чтоб пекло совсем уж невыносимо, и Барбарох заорал не своим голосом, извиваясь, поняв, что попал в собственную ловушку. Не он был хозяином этого тела, и не одна Бьянка страдала от ран.

Кое-как он справился с Бьянкой, отшвырнул ее прочь, прекратив пытку, и девушка, упав на пол, разметав белые волосы, расхохоталась грубо и страшно, потешаясь над незадачливым мучителем.

Барбарох хорошо знал этот смех.

Так смеялись те, кого сломать ему не удавалось, что бы Королевский Мучитель не проделывал со своими жертвами. Да, он наслаждался их страданиями и криками, но выбить желаемое признание — нет, не удавалось никогда. Именно у тех, кто умел так страшно и грубо смеяться от перенесенной боли.

— Что, — злобно клекотала Бьянка, прислушиваясь к тому, как жалобно скулит ее палач, — получил? Не желаешь ли добавки? Я ведь могу устроить!

Она снова рванул было к столу, да так резво, что Барбарох едва смог справиться с нею и отшвырнуть на прежнее место снова. Бьянка снова расхохоталась, чувствуя, как Мучитель трясется в бессильной злобе.

— Ничего-о, — злобно шипел он. — Ничего! Рано или поздно ты уснешь, а я возьму нож и сделаю то, что хочу! И угадай, кого сожгут на костре после того, как поймают с оружием в руках над трупом Короля? Я к тому времени покину твое гостеприимное тельце, и ты поджаришься одна!

— Спасибо, что предупредил, мерзавец, — ласково ответила Бьянка, с усилием поднимаясь на ноги. — Постараюсь не спать как можно дольше, и еще постараюсь от тебя избавиться, гнусный сморчок!

— Разве что Бражник насадит тебя на пику, — ехидно ответил ей Барбарох. — Только так ты от меня избавиться, правда, и от себя тоже!

— Значит, насадит, — свирепо отозвалась Бьянка. — Не думай, что я не решусь на это, если ты мне сильно надоешь!

Барбарох затих, и Бьянка поняла, что он забылся тревожный сном, измученный болью от полученных ран.

— Что ж, это шанс, — с отчаянием произнесла Бьянка. — Нужно попытаться найти выход! Да должен же он быть! Попробую спросить у Лукреции; она должна мне помочь!

Глава 19. Три невесты Короля. Лукреция

— Ты же понимаешь, что натворила? — проговорил Король вполголоса, глядя в умоляющие глаза Лукреции.

Таким далеким, холодным, неживым она не видела Короля никогда. Ей казалось, что он застывает в неестественной неподвижности, обращаясь в каменное изваяние небывалой красоты, и весь его пыл, весь его огонь гаснет, а зеленые глаза становятся тусклыми и не живыми, словно подернутые пеплом.

Он больше не сказал ничего, ни да, ни нет на ее горячую мольбу, на ее признания. Король просто глянул на начальника стражи и сделал один неприятный, короткий жест, но Лукреция поняла его, почувствовала так, словно топор уже коснулся ее шеи там, где королевский палец провел черту, невидимую, воображаемую кровавую черту.

Голову с плеч.

Вот что означала его холодность и отстраненность, и Лукреция снова взвилась, забилась в крепких руках, ухвативших ее под локти.

— Я все исправлю! — исступленно выкрикнула она. — Дай только шанс! Все исправлю!

— Как? — насмешливо проговорил Король, и Лукреция уловила а его голосе такую горечь, что была страшнее удара топора.

Недоумение холодной водой пролилось, выстудив ее душу до самого дна. Как?! Вот так просто — раз, и все?! Не колеблясь и не раздумывая, Король велел отрубить ей голову?!?

— Влад, за что?! — вопила она, заливаясь слезами, упираясь пятками, покуда здоровенные гвардейцы волокли ее к дверям. — За что-о-о?!?

Он не ответил, отвернулся. Но в этом жесте, полном отвращения к ней, Лукреция прочла все, всю свою вину. И давно забытое, похороненное под многочисленными трудным успехами ощущение неудачницы, человека второго сорта, вернулось к ней опять.