Невеста Короля Воронов

Барбарох смел их одним словом, легким жестом, зло прошептав заклятье палачей, с помощью которого те отпирали все запоры. Он нарочно добавил магии чуть больше, чтоб двери сорвало с петель, и штукатурка мелким серым крошевом посыпалась на пол.

— Почувствуйте мою силу, жалкие неудачники, — шептал Барбарох, напрочь позабыв, что он пользуется сейчас силой Бьянки.

Не даром Двуглавый считался самым страшным злом для королевства Воронов; в очень краткий срок злобное создание с душой Королевского Мучителя Барбароха и с силой Высшей из Рода Воронов выбралось из пыточных подземелий, ориентируясь в пропахшей дурными смертями тишине уверенно и бесстрашно. На пути ему встретилось всего пять или шесть Коршунов — и каждый и них после прикосновения ее пальчика упал к ногам спешащей наверх красавицы пустой тонкой оболочкой, словно та высосала своим прикосновением из больших и сильных мужчин всю кровь, все мясо, все силы.

Шепча заклятия, которых Барбарох знал очень много, Двуглавый выбрался из подземелья. Королевский Мучитель торжествовал; ему казалось, что его звездный час наступил. Именно к этому он, Барбарох, шел всю жизнь! Именно этого испытания ждал!

Он крушил налево и направо двери, мебель, разлетающуюся в щепки, разрывал магией тела людей и расходовал магии столько, сколько до того не израсходовал за всю свою жизнь. Казалось, по замку гуляет смерч, и жестокость, с какой он наноси разрушения, граничит с безумием. Барбарох словно долго хотел послушать чужую боль — и он дождался этого мига.

— Довольно, довольно! — кричала испуганная Бьянка, перед чьими глазами мелькали окровавленные переломанные тела и чьи руки наполнялись чуждой магией так, что ломило плечи. Но Барбарох словно не слышал ее; он будто впал в безумие, и теперь Бьянка рыдала от ужаса и бессилия.

— Ну?! — шептал Барбарох. — Где же этот Коршун, где этот великий воин, выстоявший против Королевы? Я вытрясу из него душу, я его так изуродую, что наказание от нее покажется ему нежным поцелуем!

— Нет! — верещала Бьянка, бьющаяся в истерике. — Я не хочу этого видеть!

— Не хочешь? — пыхтел Барбарох, с ненавистью раздирающий пустую оболочку, оставшуюся от Коршуна. — Не хочешь?! А хочешь ли ты, чтоб с тобой так поступили?

— Давай улетим! — молила Бьянка. — Зачем эти смерти, зачем это ужас!?

* * *

— Это враги! — кровожадно выкрикнул Барбарох. Ноги тонкого, изнеженного тела Бьянки плохо его держали, переполняющая его чужая магия клонила к полу, словно тяжкий груз, словно камни, и Барбарох понял, что взлететь с этим грузом им будет тяжело, если вообще возможно. Но его жажда убивать и мучить была сильнее гласа разума. К тому же магия, огромная магия, которую он вытряхивал своим заклятьями из Коршунов, огромная сила, о которой он всегда мечтал, но которой он не обладал никогда — она пьянила его, сводила с ума! У своих жертв он тоже отнимал магию; высасывал все до капли, вытягивал все ее ростки из изломанных, искалеченных тел, и покорно отдавал все Королю! Опускал в хранилище, защелкивал замки и хотел выть, кататься по полу, биться, как одержимый, когда понимал, что все то могущество, что он подержал в руках, ему не будет принадлежать никогда!

Теперь же все, что он добыл, не надо отдавать никому! Не надо бояться осуждения и кары от Короля — нужно всего ничего, такая малость: унести магию с собой, суметь утащить ее, убраться отсюда прочь, оставив за собой кровавый след!

Барбарох с содроганием понимал, что взял слишком много даже для Высшего Ворона; испуганная Бьянка едва могла сдерживать могущество, разрывающее ее тело. Но остановиться, бросить хоть каплю, расплескать драгоценный дар, до которого он добрался, Барбарох не мог. Каждый встречный, каждый человек, возникающий у него на пути, представлялся ему уже не живым человеком, а сосудом, наполненным драгоценным напитком, и что за беда, что они наполнены по разному?! Кувшин или маленькая кружка дара — сгодится все. Ах, какая жалость, какая же это жалость, что он так поздно понял ценность Королевы, Пустого Сосуда! Вот кто мог бы поднять несоизмеримо больше! Капля к капле, Барбарох сливал все, все собирал, и ему казалось, что он не был никогда сильнее и счастливее. Но Бьянка так не считала; она чувствовала, что ей не поднять на крыльях столь тяжкую ношу, и разумнее было бы тотчас, как только они вылезли из подвала, убежать, скрыться, но Барбарох желал убивать и отнимать дар еще и еще, и Белая поняла, что скоро его неуемная жадность приведет к тому, что и руки будет поднять невозможно.

— Это те, кого убивают за одно их существование за то, что они своими смрадными глотками наполняют воздух неистребимой вонью, тухлятиной!.. — орал Барбарох, чувствуя смятение в душе Бьянки и пытаясь ее хоть как-то заставить действовать с ним сообща.

— Неправда, — раздался насмешливый голос, и искалеченный Королевой Коршун-посол выступил из тени. — Коршуны питаются только свежей добычей. Она еще трепещет в когтях, она еще свежа и тепла, когда Коршун проглатывает ее сердце…