Невеста по фотографии

Мама хоть и говорила, что отец сражался с японцами, повредил ногу и заболел и что он выдающаяся личность, но мне в это ни капельки не верилось. Я не понимала, как мама, которая так настрадалась за все это время, могла говорить об отце только хорошее. Тетя Роуз была того же мнения. По правде говоря, она и прежде в отсутствие мамы иногда ругала моего отца. Делая вид, что укладываю Майкла спать, я тайком подслушивала разговор тети и мамы.

– Он страну освободил или сделал себе имя? Ничего подобного! Он принес лишь свое загубленное тело. И какая тебе благодарность за то, что ты вырастила одна его детей? За целых десять лет? Ежель кому-то и плохо, то только тебе! А ты не себя, а его кормишь! То настойки питательные, то супчик говяжий! Разве ты не ненавидишь своего мужа? – спросила тетя Роуз маму, потрясая ножницами, которыми она обрезала торчащие нитки.

Мне стало легко на душе, когда тетя вдруг озвучила то, что я, маленькая, не могла сформулировать.

– Я что, Будда? Мне тоже противно и неприятно. Ежель я начну описывать свои чувства, то конца энтому не будет! Он и так вернулся больной и ни с чем. Когда я думаю, что у него внутри, мне становится его очень жалко. Но когда-нибудь наша страна будет свободна, и тоды будет ясно, что все наши с ним страдания внесли посильный вклад! Тоды все было не зря. Как бы то ни было, сейчас прежде всего нужно поставить его на ноги. Он отец моего сына!

Тогда ее голос звучал мрачно и бессильно, в отличие от тех мгновений, когда она рассказывала нам что-то хорошее об отце. Знание о том, что мама испытывает на самом деле, не сильно утешало меня. Мне нужен был не жалкий, а впечатляющий отец.

Через некоторое время отца пригласили в церковь. В Вахиаве были две корейские церкви. Дети весело ходили все вместе в школу, а по воскресеньям в зависимости от конфессии родителей посещали церковь либо верхней, либо нижней деревни. По-английски эти церкви назывались Up Church и Down Church соответственно. Казалось, что во всей округе только наша семья и семейство тети Роуз не ходили в церковь. Сходив на Пасху с одной подружкой в Up Church, а на Рождество с другой в Down Church, я завидовала детям, которые посещают церковь вместе с родителями, потому что, когда я пришла туда одна только на праздники, на меня косо смотрели.

Сначала отца позвали в церковь нижней деревни. Мы красиво оделись и отправились в церковь. Тетя Роуз пошла с нами. Шагая вместе с родителями, я чувствовала себя уверенней. Сев в первом ряду, мы ждали речь отца. Организации Движения за независимость в Маньчжурии так же, как и в Вахиаве, разделились на фракции. Отец долго рассказывал и о Тхоныйбу, Объединенном справедливом правительстве, и о Чхамыйбу, Народно-политическом правительстве. Последней организацией, к которой присоединился отец, была Чосонская революционная армия. Он также объяснил, как была создана эта организация. Заскучав, я начала осматриваться по сторонам. Дети зевали и ерзали. Меня это обеспокоило, и я пожелала, чтобы отец быстрее перешел к рассказу о том, как его ранили в ногу при нападении на японский отряд.

Чосонская революционная армия, насчитывавшая десять тысяч человек, не только сражалась с японскими войсками, но также взрывала японские приказы и железные дороги и чинила расправу над группировками пособников японского режима. Ее бойцы сражались как отдельно, так и в сотрудничестве с китайской армией. В 1929 году они одержали крупную победу в битве в уезде Люхэ. Именно в этой битве отцу прострелили ногу. Когда отец заговорил об этом, я навострила уши в ожидании истории о славных подвигах, однако на этом все и закончилось. Он был всего лишь одним из многочисленных солдат Движения за независимость, а не главным его героем. И все же люди аплодировали, когда он упомянул, что был ранен сам и залечил рану. Домой отец вернулся из-за ранения и развившейся от длительной жизни в холодном и сухом климате астмы.

Когда отец сказал, что ему стыдно и неспокойно на душе за то, что он вернулся домой, так и не увидев независимости Родины, присутствующие тут же закричали, что он не должен так говорить, и от души стали ему аплодировать. Послышались возгласы «Аминь!», а некоторые даже не сдержали слез. Я хоть и нервничала за отца каждый раз, когда он прерывал речь кашлем, но гордилась им за то, что он сорвал аплодисменты.

Однако в церкви верхней деревни ситуация была другой. Когда кто-то назвал Пак Ёнмана предателем, отец раскритиковал Ли Сынмана. В церкви началась суматоха, и мама с Майклом на руках и тетей выбежали из церкви, вытащив за собой отца. Брат же вытянул вслед за ними плачущую меня.

После этого отец покончил с этой деятельностью и стал помогать в прачечной. Я же вечно путалась в том, какие чувства мне надо испытывать к отцу: стыдиться, жалеть его или гордиться им.