Невеста по фотографии

В отличие от брата, я, пожалуй, достигла маминой цели, с которой она отправила нас в клуб, пусть и ограничилась лишь танцами. У госпожи Пак, недавно приехавшей из Чосона, я обучилась чосонским народным танцам: танцу марионеток, танцу с корзиной и танцу с веером. А еще благодаря приглашенному ради культурного обмена учителю-гавайцу обучилась танцу хула. Мне нравились и чосонские, и гавайские танцы. Двигаясь в такт музыке, я чувствовала, что нахожусь в нереальном, в каком-то другом мире.

Учитель хулы не только научил нас движениям, но и рассказал о духовном значении приветствия «алоха» и бус лей. Слово «Алоха!», которое слышится здесь повсюду, – не просто обычное приветствие. Оно составлено по первым буквам гавайских слов, означающих заботу, гармонию, радость, скромность и терпение. Таким приветствием местные гавайцы будто предлагают любить, ценить и заботиться друг о друге, разделяя вместе радость.

Когда заговорили о лей, мне стало еще интереснее, видимо потому, что я дочь родителей, у которых своя гвоздичная ферма. Лей тоже оказались не просто цветочными бусами: они означают «обнимать кого-то двумя руками», то есть любовь. Это не просто местный обычай – культура лей так широко распространилась, что существует даже День лей. Мне хотелось, чтобы все живущие на Гавайях люди делились лей так же часто, как принимали пищу. Так наши гвоздики будут хорошо продаваться. А я смогу со спокойной душой танцевать.

Мой интерес к танцам начался в средней школе. Вскоре после моего переезда к тете Роуз мы с ней и с Чарли пошли в кинотеатр. Мне говорили, что «Великий Зигфелд» – это фильм по известному бродвейскому мюзиклу. Я была так очарована пышными костюмами, сценой и красивыми актрисами, что мне некогда было размышлять о сюжете. Посмотрев фильм, я еще долго вспоминала великолепные сцены с изящными танцовщиками.

Я не делала особых успехов в чем-либо, но в танцах схватывала быстрее других ребят и получала комплименты своей грациозности. Похвала меня, конечно, вдохновляла, но больше нее мне нравились танцы сами по себе. Почти в каждом концерте к празднику Первого марта среди учащихся мне давали сольный номер. Мне нравилось, что люди наблюдают за моими движениями, но еще больше нравилось выражать что-то с помощью своего тела. Танцуя, я чувствовала, что становлюсь настоящей Пёрл, то есть «жемчужиной».

Даже поступив в старшую школу, я продолжала любить танцы больше учебы, поэтому мама без моего ведома попросила учителей в Братском клубе не давать мне партий в концертах – если родители не хотят, чтобы ребенок выбрал путь, отличный от того, что они ему прочат, так делать ни в коем случае нельзя. Тогда я впервые сильно поссорилась с мамой и бросила клуб.

В отместку маме страсть к моему хобби разгорелась еще сильнее, и я отправилась в библиотеку читать книги о танцах. Среди них самой интересной для меня была биография Айседоры Дункан. Читая, как она, сняв туфли, стала танцевать, повинуясь порывам своего тела, я лишь смутно представляла, какой бы танец мне самой хотелось станцевать. Я желала танцевать, свободно выражая чувства, подобно Дункан, которая с раннего детства танцевала в лесу и у моря по зову сердца. Однако прежде всего я переживала из-за системы, распространенной в США, – сложно было попасть на сцену, если ты не белая: «Удастся ли мне, азиатке, взойти на подмостки?».

История Дункан, которая отправилась в Европу, когда американцы не приняли ее танец, придавала мне смелости. Сначала я поеду учиться в университет на материк и, если наткнусь на непробиваемую стену, найду новый путь. Я считала, что работа преподавательницы, которую мне прочила мама, скучна.

Среди американских государственных университетов только в Висконсине был факультет танцев. Были еще две частные школы, но для нашей семьи обучение там стало бы неподъемной ношей, к тому же не было гарантий, что я получу стипендию. У нас был план, что родители оплатят обучение, а деньги на проживание и карманные расходы я найду сама. Однако мама заявила, что если я туда поступлю, то она разорвет наши с ней семейные отношения. А еще я знала, что на избранном мной пути сложно найти стабильную работу и что в обществе на меня могут косо смотреть. И пусть мама и говорит, что посвятила свою жизнь детям, у нее нет права по-своему распоряжаться нашими жизнями.

Меня снова одолел гнев, и я изо всех сил стукнула кулаком по кровати, отчего ящичек упал на пол вверх дном и все снимки с письмами высыпались. Казалось, рассыпалась вся жизнь тети Роуз. В ужасе, что ящичек мог разбиться, я тут же кинулась все подбирать и увидела две фотографии, застрявшие в щели в полу. Одна из них была повернута ко мне тыльной стороной, на второй были изображены три девушки. Присмотревшись, я поняла, что это мама, тетя Роуз и Сонхва, видимо до замужества.