Невеста по фотографии

Сидя на полу, я сначала взяла именно это фото и уставилась на трех девушек, которые, должно быть, были моими ровесницами. Справа стояла, опираясь на закрытый зонтик, как на трость, девушка в нарядной блузке и длинной юбке в западном стиле – это была, несомненно, тетя Роуз. Слева в корейском костюме и с букетом в руках была, видимо, Сонхва. А сидевшая по центру девушка с веером – мама. Обнаружив, что я – вылитая мама в молодости, я украдкой улыбнулась. Может, поэтому она всегда утверждала, что я на нее похожа. Мне понравилась эта фотография. В отличие от нынешней мамы, которая топчется на месте и не видит дальше собственного носа, девушка на фото смотрела куда-то за пределы камеры.

Я отложила фотографию в сторону и взяла ту, что была перевернута. Прошло время, и троица стояла с двумя детьми. В глаза мне бросилась золотая надпись под фото, которая гласила: «Первый день рождения Пёрл». Это фото моего первого дня рождения! В нашем доме на снимке с того дня я стою одна.

Я улыбнулась, представив, как окружившие меня, главную героиню праздника, мама и тетушки суетились, делая эту фотографию. Мне даже почудилось, что я слышу голос тети Роуз. Брата обнимала тетя Роуз, а сидевшая посередине мама прижимала к груди меня. Сидевшая рядом с мамой и державшая меня за руку женщина, видимо, была Сонхва. Но, присмотревшись повнимательнее, я поняла, что ребенок на руках у мамы – не я. А кроме того, женщина, которая держала дитя на руках, сейчас походила на маму, а та, что сидела рядом с ней, напоминала маму с предыдущей фотографии!

Я посмотрела на дату, подписанную тетей Роуз на обратной стороне. При взгляде на цифры, которым я пару мгновений назад не придала значения, мое сердце оборвалось. «27 мая 1923 года». Я родилась 4 июня 1923-го. В день, когда была сделана фотография Пёрл, я еще даже не родилась. Тогда что это за Пёрл на снимке и кто тогда Пёрл, которая сейчас смотрит на меня? Я чувствовала, как на меня надвигается огромный ураган.

Я порылась в куче фотографий на полу и нашла общее фото всех пятерых невест со своими женихами. Девушка, стоявшая рядом с самым молодым из мужчин, была не той, что держала в руках веер и которую я приняла за маму. Эта девушка стояла рядом с самым старым женихом и даже во время свадьбы смотрела куда-то за пределы камеры.

Стараясь прогнать мысли прочь, я начала рассматривать письма в конвертах. В ящике были лишь письма из Чосона. Я отложила в сторону и письма от сына тети тоже, так как искала лишь те, на которых стояла фамилия Ан. Я слышала, что Сонхва жила в одной деревне с тетей Роуз, поэтому если о ней и будет упоминание, то непременно от адресата Ан (в напряженные моменты голова у меня работает лучше, чем обычно). Найденное письмо мало того, что было написано иероглифами вперемежку с корейскими буквами, так еще писалось вертикально скорописью без пробелов, поэтому казалось мне шифром.

Раз в два-три года тете Роуз приходило письмо от ее старшего брата, в котором в основном сообщалось, кто умер, кто родился, а кто женился. С трудом прочитав несколько из них, я наконец натолкнулась на слово «ведун». Видимо, на вопрос тети в нем рассказывалось, что в прошлом году умерла Кымхва и ставшая шаманкой Сонхва приняла бразды правления. И хотя на святилище нападали японские полицейские, ходили слухи, что Сонхва очень талантлива, поэтому часто проводит шаманские обряды и заботится о маме тети Роуз и маме Подыль, то есть о моей бабушке. Текст письма был небольшим, но мне пришлось несколько раз его перечитать, чтобы уловить смысл, будто бы я готовилась к сложному экзамену. Я не знала, когда был год Белой Овцы, подписанный внизу письма, но штемпель на конверте указывал на 1932 год, значит, написано оно было девять лет назад.

Я посидела какое-то время, опершись на кровать, а затем разложила во временной последовательности четыре фотографии: снимок трех девушек, общее свадебное фото, фото с вечеринки в честь первого дня рождения Пёрл и свадебную фотографию тети Роуз. На них детей обнимала одна и та же мама, но Пёрл в младенчестве и Пёрл в свои пять лет – это, без сомнения, два разных ребенка. Хоть и говорят, что, взрослея, дети меняются, но отличить этих двоих можно было легко по наличию двойного века. Как ни всматривайся, а рот широко улыбающейся пятилетней Пёрл был точь-в-точь как у хохочущего старика, мужа Сонхвы. Казалось, из меня выжали все соки.

Спустя какое-то время, уже потеряв счет, я с трудом встала и подошла к зеркалу. Казалось, мои конечности поднимаются вразнобой, как у куклы-марионетки, а в голове лишь ветер. Будто пред вратами ада я, охваченная мрачными размышлениями, заглянула в зеркало. Большие глаза, нос, рот, узкий подбородок – эта девятнадцатилетняя Пёрл походила на Сонхву. Из этого ящичка высыпалась не жизнь тети Роуз, а моя собственная!

Мои мамы

– Пёрл, живо вставай! – разбудила меня тетя Роуз.