Невеста по фотографии

В каютах засуетились. Перед этим появилась Сонхва с шариком риса на завтрак и сказала, что они скоро прибудут в Пхова, а через какое-то время наконец-то показались очертания островов. Это был двенадцатый день после отплытия из Кобе и третий месяц с тех пор, как они покинули родной дом. И хотя Подыль прибыла на острова Пхова, встречи с которыми так долго с нетерпением ждала, она не могла даже взглянуть на них из-за морской болезни. Первые дня два после отплытия девушку до горечи тошнило, но она насильно заставляла себя выходить на палубу, чтобы хоть немного рассмотреть людей и море. Однако победить морскую болезнь ей так и не удалось. Ничего не оставалось, как лежать, закрыв глаза, ведь стоило даже поднять голову, как ее выворачивало наружу. И все же благодаря тому, что Сонхва острым концом гребня для волос надавила ей на точку для иглоукалывания, голова девушки стала болеть чуть меньше.

Помимо Сонхвы и Хончжу за Подыль ухаживали Чан Мёнок из Чинчжу и Ким Максон из Сувона, которые также отправились в Пхова невестами по фотографии. Обеих девушек Подыль, Хончжу и Сонхва называли «онни», то есть «старшая сестра»: Мёнок была старше них на два года, а Максон – на год. Поначалу девушки так переживали за Подыль, что это их сплотило, отчего сама Подыль чувствовала еще больший стыд за то, что стала для всех бременем. В узких и вонючих каютах третьего класса сидеть не хотелось, разве что возвращаться для сна. Хончжу собиралась купить билет во второй класс, но потратила все деньги, остальные же старались сэкономить, поэтому взяли третий.

– Мне одной спокойней. Не волнуйтесь, лучше идите осмотритесь. Посмотрите за меня, а потом придете и всё мне расскажете.

Постепенно после просьб Подыль все четыре девушки стали выходить из кают чаще.

Даже с закрытыми глазами Подыль почувствовала, что люди выходят. Она лежала, стиснув зубы, молясь, чтобы ее хотя бы не вырвало съеденным завтраком. С пожелтевшим лицом и ватными ногами – в таком виде она никак не могла предстать впервые перед Тхэваном. Ей хоть немного, но нужно было прийти в себя. Решив, что она встанет, когда корабль полностью остановится, и пытаясь совладать с морской болезнью, Подыль вспоминала, что случилось с ней за все это время.

Казалось, что после того, как девушка покинула дом, она все время находилась на этом беспрерывно качающемся корабле. За эти три месяца она пережила больше, чем за все семнадцать лет жизни в Очжинмаль. Все, что с ней произошло, было для нее впервые и так же головокружительно, как эта невыносимая тошнота. Подыль, Хончжу и Сонхва сели на ночной корабль в Пусане и утром прибыли в Симоносеки. После этого они сразу погрузились на поезд в Кобе. А оттуда, как им говорили, они должны были сесть на корабль в Пхова.

Хончжу, которая неплохо знала как устный, так и письменный японский, выступила вперед. Рано покинувшая школу Подыль смутно припоминала, что такое хирагана и катакана[13]. И все же благодаря школе отца она могла читать иероглифы. Все это время Подыль считала себя взрослее и лучше Хончжу и в шитье, и в ведении хозяйства, но тогда она поняла, что хороша лишь только в своем собственном узеньком мирке. Не знавшая даже хангыля Сонхва, прямо как в детстве, когда боялась отпустить маму, держалась за подолы платьев Подыль и Хончжу, не отставая от них ни на шаг.

– Не оглядывайтесь по сторонам, словно деревенщины, а следуйте за мной!

Подыль было неприятно, что Хончжу обращалась к ней так же грубо, как к Сонхве. Когда они жили в Очжинмаль, ее знаний было достаточно, чтобы читать одолженные у Хончжу романы и писать письма родственникам мамы и Кюсику. Только покинув родную деревню и Чосон и по-настоящему ощутив силу знаний языка и письменности, Подыль еще больше убедилась в правильности своего решения выйти замуж за Тхэвана, чтобы иметь возможность учиться.

«Мы едем в мир, где нету японцев, потому их ничтожный язык можно и не знать. Я сначала выучу американский. Просто погоди».

Представив, как она вскоре заговорит по-английски так же свободно, как и на родном чосонском, Подыль вздохнула с облегчением.

В то время самой большой переменой стали их отношения с Сонхвой. Первой, кому стало плохо в дороге, была Хончжу. Ей сделалось худо от пирога из рисового теста с красной фасолью чхапссальтток, который она купила в Пусане перед отправлением в Японию. Как только Хончжу с потемневшим лицом, обливаясь холодным потом, обмякла, Сонхва вынула из своего узелка мешочек для иголок. Подыль с удивлением наблюдала за необычно проворной Сонхвой. Спокойно обвязав пальцы Хончжу ниткой, Сонхва уколола ее иголкой и пустила кровь. На подушечках проступили темные капли. Затем она сильно надавила руками на акупунктурные точки солнечного сплетения и стоп, после чего Хончжу громко рыгнула, и к ней вернулся здоровый цвет лица. В Очжинмаль при отравлении бабушки и матери прибегали к иглоукалыванию, но Сонхва, которая знала даже расположение акупунктурных точек, выглядела настоящим лекарем восточной медицины.

– Где ты энтому научилась?